Хоббиты, плясавшие со мной брызгу-дрызгу, обычно успевали уворачиваться. Гхай не успел.
Когда локоть врезался ему под рёбра, он выдохнул, выпустил из ослабевшей ладони рукоять и улетел на пять шагов обратно. Толпа охнула.
Я взял из воздуха медленно, как осенний лист, падающий кугхри, не торопясь, перехватил рукоять поудобнее и двинулся с лежащему Гхаю. Тоже не торопясь. Спешить было совершенно некуда и ни к чему. Гхай не мог ни дышать, ни двигаться. Он только бессильно сучил ногами, упираясь босыми пятками в землю и пытаясь ползти туда, где валялся мой клинок. Толпа держала путь открытым, но это было бесполезно. Он не прополз и шага, когда я подошёл к нему.
«Теперь сам решай», – прошелестел внутри дед и замолк. А я так нуждался в его совете. Я поискал глазами и нашёл Гхажша. Он стоял почти рядом. «Гаси, – беззвучно шептали его губы. – Гаси его». Недалеко от Гхажша стояла поцеловавшая меня девушка. Наверное, из всех направленных на меня взглядах, только в её можно было увидеть доброту и жалость.
Гхай уже прекратил свои бесполезные попытки и лишь смотрел на клинок в моей ладони затравленным, обречённым взглядом.
Медленно я поднял сначала левую руку, потом клинок, и, не торопясь, провёл лезвием по предплечью. Слишком сильно, потому что кровь потекла сразу и обильно. Разведя руки в стороны, чтобы всем хорошо было видно, как кровь течёт по руке, и как капает она с лезвия, я сказал: «Его клинок отведал моей крови! – и голос гулко раскатился над затихшей толпой. – Он победил! Вы сами можете решить: убить меня или ограничиться моими ушами. Я сделал, что хотел, и не желаю другого. Я ЧШАЭМ, УРАГХ ШАГХАБУУРЗ ГЛОБАТУЛ!»
Глава 25
Я сказал и, опустив руки, бросил кугхри в пыль, рядом с Гхаем.
Кровь побежала вниз по предплечью, ладони и закапала с кончиков пальцев на землю, сворачиваясь в пыли в мокрые, вязкие чёрные комки.
Все стояли молча вокруг, не двигаясь и, кажется, даже не дыша. Тишина разлилась над площадью совершенно неправдоподобная. Мне казалось, я стук сердец окружающих слышу, слитный, частый и гулкий. И никак не получалось понять, что таится за этой тишиной. Крутилась какая-то мысль на краю пустого рассудка, но не входила, словно опасаясь чего-то.
– Твоё слово, Гхай, – раскатилось над площадью с колодезного сруба. – ТВОЁ слово.
Гхай говорить не мог. Мне попадало в мальчишеских драках вот так, под вздох. Хоть и не с такой силой. Я знаю, что тут не до слов. Воздуха бы в себя втянуть малую толику – уже счастье.
Говорить Гхай не мог. Но с трудом перевалившись сначала на бок, а потом – на колени, он сумел подняться на ноги. И встал передо мной, сгорбившись, обхватив себя правой рукой между грудью и животом. Он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом, хватанул ртом воздух, с трудом, напрягая мышцы, вдавил его себе в лёгкие и вытянул правую руку назад и в сторону. Как перед схваткой, когда потребовал себе меч.
Через мгновение рукоять моего клинка легла в его ладонь. Словно кугхри сам собой вспорхнул из пыли и прилетел через половину площади. Гхай ухватил меня свободной рукой чуть повыше локтя за левую надрезанную руку, поднял меч и полоснул дрожащим лезвием по своему предплечью. На меня брызнуло несколькими каплями, а Гхай попытался что-то сказать. Ничего не получилось, но я понял смысл его клекота и взялся за его плечо так же, как он держал меня. Наши раны соприкоснулись.
Вокруг взревели! «Сейчас меня порвут на сотню маленьких Чшаэмчиков», – подумал я: столько рук сразу потянулось к нам. Но обошлось. Десятки рук взметнули нас в воздух и подняли над головами. Воздух дрожал и рвался от ликующего, восторженного рёва.
Не помню, как я оказался на колодце. Возможно, меня туда просто взбросили.