Вот так, сказал он, все еще держа мои руки в своих и словно любуясь результатами труда. До свадьбы заживет. Завтра и в субботу повязку надо поменять, а потом все. С моей мазью любая рана заживает в трехдневный срок. Любая обычная рана. Разве что убираться в ваших клетках эти дни будет трудно. Но да у вас же есть заклинания...
Я в живом уголке не пользуюсь лишними заклятиями, сказал я. Как только приехал, сразу снял почти все.
Почему?
Ну, животным без них лучше.
А-а-а... Он все еще держал меня за руки, и мне это было неловко.
Спасибо, сказал я. Я не думал, что вы... такой.
Какой?
Его скрипучий голос стал совсем противным, но я все-таки ответил:
Я думал, вы более... э-э... суровый. Более... жестокий и... вообще.
Все так думают, отрезал он, выпустил мои руки, отвернулся и стал разбираться на столе.
Простите, сказал я ему в спину.
Я привык. Он уже чем-то булькал, переливая из пузырька в пузырек. Где вы поранились?
Запинаясь неудобно как-то говорить со спиной собеседника, я поведал о вчерашнем ночном происшествии и о том, что прятался от ожившего мертвеца на карнизе за окном. Вэл никак не реагировал на мой рассказ даже отошел от стола и стал копаться в сухих травах. Но к тому времени, как я замолчал, он повернулся ко мне с бокалом в руке. В нем что-то дымилось. Пряно пахло травами и вином.
Пейте! Заметив мой недоуменный взгляд, предвосхитил вопрос: От простуды.
Обжигаясь, я выпил горячее, обильно сдобренное пряностями вино, и мне показалось, что внутри меня начал таять огромный ледяной ком. Возвращая бокал Вэлу, я заметил, что он смотрит на меня как-то странно.
Спасибо, сказал я снова, чтобы как-то разрядить обстановку. Вы просто совершили чудо!
Нет, он отвернулся, пошел вдоль стола, перебирая стоявшие на нем приборы, этого я не могу.
Я поставил бокал и огляделся по сторонам. Черный Вэл больше не обращал на меня внимания, и я, не зная стоит ли уходить, не прощаясь, исподтишка рассматривал окружающее.
Фотография пятилетней девочки привлекла мое внимание именно потому, что выглядела в лаборатории весьма необычно. Малышка была чудо как хороша. В чертах ее лица было что-то эльфийское. Она держала на руках белого пушистого зверька с большими ушами и улыбалась.
Кто это?
Вэл мигом оказался рядом и перевернул снимок тыльной стороной, словно я мог осквернить его своим взглядом.
Моя дочь, скривился он, как от зубной боли.
Она умерла?
Я умер. Он опять отвернулся.
Простите, сказал я ему в спину.
Пустое. Он опять чем-то булькал. Выпьете?
Я не хотел обижать коллегу, но все-таки не удержался от замечания:
Вам не кажется, что вы слишком много пьете? В конце концов, что подумают дети? Ведь мы же...
Тут я заметил, что он смотрит на перевернутую фотографию, и заткнулся. У Черного было такое лицо...
Вам со мной не страшно? вдруг спросил он. Я помотал головой, и он опять поморщился. А вот ей было... Я детдомовский. Кто мои родители неизвестно. В корзинке, где я лежал, обнаружили письмо. В нем сообщалось, что родившая меня женщина опозорила себя и недостойна называться моей матерью. Я воспитывался среди простых смертных. Знаете, что это такое детдом простых смертных для мага? Ведь мои способности проснулись слишком рано в неполные шесть лет. В восемь лет я убежал. Вокзалы, бомжатник, пустые бутылки, попрошайничество... Магия помогала выжить и уцелеть. А потом меня нашел один маг. Почувствовал мою Силу. Пристроил в интернат. Но мне и там было плохо. Я попал туда в тринадцать лет, после пяти лет жизни на улице. Попал на первый курс, к малышне. У них были свои законы. Я не смог в них вписаться, хотя очень хотел учиться. И в пятнадцать лет ушел. К нему.
Он произнес это слово так, что я сразу понял этот человек много для него значил. И похолодел, когда услышал имя:
К Белому Мигуну... Что? Черный Вэл заметил мое смятение и подмигнул. Не знал?.. Да, я был сектантом. А куда еще податься мальчишке с моим прошлым? Я только-только начал постигать науки, но превзошел своих сверстников-магов в одной науке выживать и бороться за жизнь. У Мигуна я был востребован, я был ему нужен. И он любил таких, как я. Он любил нас всех, и мы шли к нему с открытыми сердцами все те, кого не понимали родители, друзья, одноклассники, те, кого не принимал этот мир и кто не принимал законы этого мира. Мы свято верили ему. Мы его любили. Для нас Белый Мигун был восьмым в Великой Семерке.
Вы знали мою мать? не удержался я от вопроса.
Знал ли Женни? Вэл залпом допил свой бокал и налил себе снова. Да она и притащила меня в секту!.. Мы встретились на улице. Ей даже не пришлось особо меня уговаривать я бы пошел за нею на край света... Да, Максимилиан, я хорошо знал твою мать. Я любил ее. Она и Белый Мигун все, кого я любил. Я был старше ее на год, но слушался беспрекословно. Ее слушались все. Иногда мне казалось, что даже сам Мигун и тот... Я ведь мог быть твоим отцом если бы не Иероним Мортон. Когда я впервые увидел его рядом с... с нею, я все понял. Он был лучше меня. Сам молодой лорд Мортон! А когда Женни и ее мужа арестовали, я сам пришел к инквизиторам и сдался. Мне тогда казалось, что жизнь кончена и бороться больше не за что. Я был одним из немногих, кто сдался, и поэтому со мной поступили мягче, чем с большинством арестованных боевиков.