В складках Лоськиных штанов были целые пригоршни всяких сорняковых семян, растительный пух, лепестки и репьи. Не штаны, а гербарий. А дыра кулак пролезет. Я зашила ее накрепко, через край. Встряхнула. «Ну, прямо пиратский брамсель после ремонта»
Лоська тем временем выбрался из ванны. Встал на пороге тощий, с торчащими волосами, с бледной, почти белой кожей, только ноги по колено, да руки по локоть в загаре, будто в коричневой морилке. А на впалом животе маленький изогнутый шрам наверно, когда-то вырезали аппендицит. Ладошкой Лоська прикрывал на плавках злополучную дырку.
Жень я там майку на крючок повесил, а она в воду Теперь надо ждать, когда высохнет.
Это была все та же футболка, в которой он явился ко мне позавчера. Но, конечно, уже не такая белая.
Я сейчас постираю и поглажу. И штаны заодно
Он сморщил нос-картошку, а сосульки волос будто ощетинились еще больше.
Не
Почему «не»? Это же быстро.
Потому что чего ты со мной, как с приютским ребенком
Мне будто холодный кисель на голову. Липкий, противный, скользкими языками за шиворот. От неожиданности я брякнула самое глупое:
Лось! Ох и свинья же ты все-таки
Он минул, округлил рот. Натянулся весь, будто у него сто струнок под кожей. И я вдруг поняла, что все может кончится в один миг. Схватит свои зашитые штаны, прыгнет в них на ходу и уйдет не оглянувшись. И ничто не поможет, никакой талисман с корабликом
«Господи, сейчас зареву Что сказать?»
Ты не нормальный какой-то Я же с тобой все равно как с Илюхой, если бы он маленький был а ты
В другое время я такое никогда не выговорила бы. Это ведь почти что признание в любви. Но надо было как-то объяснить ему! Удержать!
Он мигнул опять. Обмяк, ссутулился. Стал смотреть в угол. А я тоже в угол, в другой. Потом Лоська с опущенной головой сделал шажок, другой. И такими вот мелкими шажками пошел ко мне по одной половице. Пол был старый, тонкая половица прогибалась и поскрипывала. Лоська двигался, набычившись, будто собирался уколоть меня волосами-сосульками. Я обмерла на стуле. Лоська остановился в полуметре, опустил руки, позабыв про дырку. Хлопнул толстыми своими губами, пробормотал:
Жень не злись. Просто я
Много ли надо человеку для счастья? Я поняла что сейчас прижму костлявого обормота к себе и зареву, как провинившаяся и прощенная первоклассница. Чтобы не случилось такого скандала, я дотянулась до валявшегося на столе гребня (деревянного, с рукояткой) и велела:
Ну-ка стой смирно. Не мотай головой и принялась остервенело расчесывать Лоськины сосульки. Он веселел на глазах.
Ай!.. Голову оторвешь!..
И оторву. Зачем она тебе, такая дурная?
Зимой шапку носить Жень, ты не злишься? Я же
«Понятно. Застеснялся, застыдился своего замызганного наряда, вот и брякнул про приютского ребенка. А я дура, да и только»
Лоська опять ойкнул. Сказал дурашливо:
Если хочешь, можешь меня это воспитательным «тиклером»
Не смей говорить глупости! Человек никогда не должен давать себя в обиду.
Тогда и ты не обижайся.
Я и не обижаюсь. И всё. Как говорил Гамлет в переводе Пастернака, «дальнейшее молчанье» Знаешь, кто такой Гамлет?
Знаю. Кино же есть А Пастернак это поэт?
Поэт и писатель. Поумнеешь прочитаешь Я последний раз провела гребнем по Лоськиным сырым волосам. Ну вот, стал похож на человека. Всегда бы так
«А влезешь сейчас в свои балахоны и опять бомжонок с Рябинового бульвара»
Лоська, хочешь я тебе костюм подарю! Не бойся, он не кусачий, летний. Его раньше брат носил, но он почти новый. А?.. Только давай без глупостей про приюты и гуманитарную помощь! Мне просто жалко, что костюм лежит без дела. На нем ведь корабль. Корабли они плавать должны, а не лежать в темном ящике Ну?
Он опять надул губы. Но без обиды.
Чего «ну»? Покажи корабль-то.
Я кинулась в большую комнату, там стоял наш древний «семейный» комод. Вытянула тяжелый ящик. Перетряхнула стопку старых штор, полотенец, салфеток. Илюшкин костюмчик лежал среди них выстиранный, поглаженный, словно ждал хозяина. Я вернулась в комнату. Развернула перед Лоськой сине-зеленую рубашку-водолазку с красным галиотом на груди.
Ух ты шепотом сказал Лоська.
Ну-ка, примерь.
Лоська не капризничал. Вмиг натянул шорты, умело завязал на поясе шнурок, нырнул головой и руками в рубашку. Разгладил ее на груди. Вопросительно глянул на меня.
Во! я показала ему большой палец. Иди в прихожую, там зеркало.
Напротив двери стояло трюмо такое же древнее, как комод («приданое» маминых родителей, которых я никогда не знала). Я включила свет. Лоська во всей красе отразился в пятнистом стекле. Костюм оказался широковат, но лишь чуть-чуть. Лоська посопел, повертелся перед зеркалом на пятке. Шортики были, конечно, короче его старых портков, он, хмыкнув, потер над загаром светлые места. Но ни стесняться, ни упрямится не стал. Спросил только:
А Илья не станет ругаться?
Да с какой стати?! Только рад будет, что вещь пригодилась!
По правде говоря, я не была уверена, что Илья обрадуется. Вдруг эта ребячья одежонка дорога ему, как память о днях, когда он был мальчишкой? И когда папа Ну да ладно! В конце концов есть фото. И все равно ничего теперь не поделаешь. Лоська уже «врастал» в обновку. По-хозяйски поправил штаны, одернул рубашку. А когда вернулись в комнату, деловито затолкал в кармашек на бедре свою монетку