Но она, девушка-богиня, была чиста как утро под луной, которая все еще лила на нее свой свет сквозь листья.
Она была человеческого роста, не высокая, но стройная, с прелестными крепкими грудями и талией танцовщицы, и ее вырезанные в камне одежды струились по бедрам, как змейки. Лицо ее обветрилось, но все равно было прекрасно, как ни одно женское лицо, какое я когда-либо видел. И ее каменные волосы разлетались лучами, как застывшее пламя, поднятое каменным ветром.
Я никогда не встречал еще девушку, которая была нужна мне больше, чем на час с небольшим. Странно найти ее заключенной в мрамор. Должно быть, полночный час и древность леса подействовали на меня, но у меня было представление, что она будет моей, что она сойдет с постамента и оживет для меня.
Тут я услышал, что собаки залаяли, как на медведя. Я повернулся и, ругаясь, побежал назад, и чары разрушились. Я понял, что собаки просто искали меня, больше ничего не случилось, и они кинулись ко мне, глупо виляя хвостами, улыбаясь и тяжело дыша.
Я не вернулся в рощу даже утром. Я знал, что найду разрушающуюся запаршивевшую статую с расколотым лицом и порослью мха между губами. Не будет хватать куска плеча или груди. Я не хотел этого видеть.
Возвращаясь домой в крарл, я вспомнил об изумруде в моем поясе.
Казалось, я отсутствовал годы; в этой ночи было что-то, что изменило меня. Я ожидал увидеть новые лица, а Эттука, Тафру и Чулу давно в могиле. И впрямь – сон мальчика. Спускаясь, я вскоре увидел дым от главного костра и дальше дымы других костров, где расположились другие крарлы.
Я вошел в палатку Тафры, она была одна, в отличие от предыдущего дня.
Я не намеревался проявлять утонченность манер. Я показал ей камень Чулы.
– Возьми и носи это. Я сказал, что она пожалеет, если оскорбит тебя снова.
– Нет, – сказала мать нерешительно, – я не хочу ее драгоценность.
Я кинул изумруд к ее зеркалу и повернулся, чтобы уйти.
– Подожди, – сказала Тафра, и ее голос был так полон боли, что мне тоже стало больно. – Тувек, ты ненавидишь меня за то, что она сказала?
Я подождал, стоя к ней спиной. Когда овладел собой, я сказал:
– Девчонка безмозглая. Неужели от тебя я должен слышать ту же глупость?
– Скажи, что мне делать. Я сделаю это, – проговорила она. – Я не вынесу твоего гнева. Ты все, что у меня есть.
– Я сказал, что тебе делать. Ты будешь носить ее украшение.
– Да, – сказала она.
Услышав ее тон, я огорчился. Я ни разу не ссорился со своей матерью. – Когда я приду сюда в следующий раз, – сказал я, – не закрывай лицо вуалью.
– Закон крарла…
– Думаешь, один из их красных богов ударит тебя, если ты ослушаешься? Слушайся меня.
Я прислушивался к ее движениям, зная, что добился своего. Она подошла ко мне и дотронулась до моей руки, и она сняла маску с лица.
Я не видел ее лица уже несколько месяцев. Оно было не таким, каким я его помнил. Стоя близко, я не мог не разглядеть ее возраст. Через входной клапан палатки проникал свет и освещал мне морщинки около ее глаз и рта. Ее красота угасала, как пламя. Мне захотелось плакать. Я зарылся головой в ее волосы, чтобы не видеть. Она подумала, что это лишь проявление любви. Это обрадовало ее.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВОИН
Глава 1
Время шло; я не чувствовал, как оно проходит. Времена года мелькали, как люди в тумане.
Моя палатка была богата награбленным, и мои жены сияли и сверкали в добытых мной украшениях. За четыре года я женился еще на двух девушках, полагая, что они будут сражаться между собой и стачивать свои когти, прежде чем идти жаловаться ко мне. Чула рожала мне сыновей три лета подряд, а Мока выпустила из своих ворот сразу двоих за одну ночь, и в следующую зиму еще двоих. Асуа, казалось, настроилась на больных девочек, большинство из которых умирало.