Не то, чтобы твой уход был поспешным. Эрран, Леопард-вождь, не единственный в своем изысканном плане смерти. Медленно и болезненно, мой Вазкор. По конечности – меньше, по пальцу за раз. Я вижу, ты оправился от жестоких порезов, которые я нанес тебе в Эшкореке.
Нам придется искромсать тебя на очень мелкие кусочки, чтобы ты наверняка остался под землей, да? А в промежутках мы будем играть с этой полночной куколкой, которую ты заботливо приготовил для нас.
Мне казалось, я могу повернуться и с легкостью разоружить тонкого юношу позади себя.
Тем временем Зренн перережет горло Хвенит. Поняв это, я стоял спокойно. Моя могила была там, где рука Орека, и я предсказал свою могилу. Тем не менее, это казалось смешным. Как напомнил мне Зренн, мои раны заживали. Могу ли я выжить после смертельного удара, в чем наполовину был уверен Эрран?
– Вы нашли знаки любви, которые я оставил для нас? – спросил я Зренна так же нежно, как он. – Разбросанные по всем холмам? Серебряные маски, мирно спящие в своей крови?
– Шакал, подкрадывающийся к колыбели младенца. О, да. Как и твой благородный отец, сын Вазкора, ты сделал это художественно.
Я почувствовал, что лезвие за моей спиной приблизилось еще на волосок.
– Тебе надо заплатить за чересчур много смертей, – проскрипел Орек своим ломающимся мальчишеским голосом.
– Он заплатит многократной смертью, – сказал, улыбаясь, Зренн.
Убить при помощи Энергии непросто, когда ты понял способ действия. Ты выпускаешь ее из себя, и она затрагивает также и тебя, как ожог, кровавое крыло. Именно поэтому вслед за этим подступает тошнота. И когда цена высока, ты не станешь тратить ее без разбора. Это удержало меня сейчас, в эту секунду смертельного балансирования между девичьей шеей и ножом мальчишки.
Дикарь, который знал только, как орудовать дубинкой и топором, должен научиться владеть более утонченным оружием.
Я указал на раба и сказал:
– Он рассказал вам, как я убил последнего человека, человека в лагере?
Зренн приготовился долго развлекаться и отнесся к моему оттягиванию почти с одобрением.
– Его лицо было налито кровью. Я предполагаю, что ты задушил его своими сильными воинскими лапами.
– Не так. Спроси его теперь, своего раба, как сын Вазкора убил серебряную маску.
Зренн, все еще улыбаясь, дернул головой в сторону раба.
– Просвети меня, болван.
Раб сказал бесцветным голосом с акцентом:
– Черный господин смотреть, и приходить белый свет, и светлый господин падать и умирать.
Рот Зренна сжался. Он нахмурился.
– Что ты имеешь в виду, отребье, белый свет?
– Белый свет из глаз черного господина. Белый свет ударять светлого господина. Светлый господин падать. Светлый господин умирать. Свет уходить. Черный господин – бог. Тон раба был поразительным. Он с успехом мог так говорить о погоде. Я вспомнил, как он пал ниц передо мной прямо в грязь, а потом ушел в ночь. Казалось, он и его каменный народ привыкли признавать существование демонов и их распространенность в мире в каком-то отдаленном и туманном прошлом.
Я пытался оценить, какая способность заключалась во мне, которую я могу отважиться употребить. В таком же положении оказывается блистательный стрелок по мишени, который совершает свои чудеса инстинктивно. Застаньте его изучать свое искусство, объяснить, каким волшебным способом он добивается попадания в цель, и он станет манерным, неуверенным и скоро вовсе промахнется.
Вдруг заговорила Хвенит. Стремясь вызволить ее из западни, я совсем забыл о ней как о живом существе. Забыл также, что я понимаю городскую речь, а она – нет, и весь диалог, таким образом, был для нее тарабарщиной. – Мардрак, – сказала она, – не торгуйся за меня. Это моя вина.