Стефан был не только превосходным танцором сам, он оказался замечательным учителем, и Бидж летала, почти не касаясь пола.
Под конец он развернул ее, держа на расстоянии вытянутой руки, так быстро, что ее короткие волосы взметнулись над головой, и резко остановил, она отклонилась в сторону, как балерина, и затем, молясь про себя, чтобы под конец не упасть, вернулась в его объятия. Его сильные руки удержали ее.
Музыка смолкла, кассета кончилась.
Они остановились в тесном объятии, глядя друг другу в глаза, их руки сплелись, напряженные тела прильнули друг к другу. Секунду они были неподвижны. Потом Стефан медленно начал целовать ее — в шею, за ухом, в подбородок…
Подсознательно она испытала облегчение, когда его язык оказался обычным человеческим языком, а не шершавым, как у жвачного. Мысли Бидж путались. Ее пальцы скользнули по его влажной рубашке, по волосам на груди, опустились ниже…
…И тут перед ее мысленным взором появилась предсмертная записка ее матери — только написанная ее собственным почерком и адресованная Стефану.
Она резко отстранилась, задыхаясь.
Стефан казался пораженным, он протянул к ней руки, но, увидев выражение ее лица, опустил их.
Бидж взяла его за руку:
— Прости меня. Ты мне очень нравишься — больше, чем кто-нибудь другой. Но есть важная причина, по которой мне нельзя сейчас быть связанной…
— У тебя есть возлюбленный?
— Нет, — твердо ответила Бидж. — Если бы мне был нужен кто-то… — Честность заставила ее поправиться: — Если бы я могла выбрать кого-то сейчас, это был бы ты. Я не могу. Действительно не могу. Прости меня.
— Но я нравлюсь тебе?
— Больше всех на свете. Ты замечательный. Он с сомнением посмотрел на Бидж:
— Дело в том, что я не человек?
— Абсолютно нет, — ответила она решительно, хотя до сих пор не думала о том, каким мог бы оказаться секс с фавном. — Дело даже не в том, что я старше тебя.
— Не настолько уж ты старше меня. — Его глаза расширились, а уши странно дернулись. — Я понял: я необразованный.
— Стефан! — сказала она умоляюще, но все было бесполезно: он убедил себя в том, что эта его догадка верна.
Бидж попыталась обнять Стефана, но он отстранился и вежливо произнес:
— Я благодарен тебе, но ты не обязана этого делать.
— Но я хочу!
— Мне кажется, сейчас лучше не надо. — Обида сделала его акцент более заметным. — Подождем, пока ты будешь чувствовать себя лучше.
— Хорошо, — наконец сдалась она. — Я принесу одеяла и постелю тебе на софе. Мне только нужно проверить, нет ли чего на автоответчике.
— Автоответчике?
— Да, на телефоне. Ты ведь читал о телефоне в книгах Хэрриота?
— А, — сказал он равнодушно, — верно. Телефон. — Он заставил себя улыбнуться. — Иди проверь его.
— Я недолго, обещаю.
Бидж прошла в спальню, гадая, не пойдет ли он за ней (откуда ему знать о таких вещах, как конфиденциальность), и пытаясь привести в порядок свои разбегающиеся мысли. Она посмотрела на себя в зеркало, рассеянно провела рукой по волосам и включила автоответчик.
На нем оказалась единственная запись. «Привет, — сказал голос, который она не смогла бы перепутать ни с каким другим, — говорит доктор Хитори. Номер моего телефона… — Последовала серия цифр. — Пожалуйста, позвоните мне, чтобы мы могли договориться о встрече. — Долгая пауза. — Позвоните не откладывая». Это было все.
Но доктор Хитори позвонила сама, не поручив это женщине из регистратуры, и голос ее звучал сердито. Не было ни малейшего сомнения в том, что это могло значить. Бидж почувствовала дурноту.
Когда она вернулась в гостиную, Стефан уже улегся, повернувшись к стене, и притворялся спящим. Его поза ясно говорила об оскорбленных чувствах.
Бидж выключила свет, вернулась в спальню и неподвижно пролежала до рассвета.