Около окопов лежали мертвые наши, на первого из них Лопатин от неожиданности чуть не наступил. Рядом лежал второй, третий, четвертый... Судя по количеству разбросанных винтовок, подсумков и противогазов, в окопах размещалось человек тридцать, по трупов было меньше - десятка полтора, причем лишь пять или шесть из них лежало в окопах, а другие все - на открытом месте, - должно быть, люди побежали из окопов назад, и здесь-то их и убили.
"А остальных, наверное, увели в плен", - подумал Лопатин, глядя на трупы, застывшие в разных позах, но чаще всего ничком, уткнувшись мертвыми головами в песок. Его охватило уже несколько раз испытанное им на войне чувство страха, загадочности и непоправимости, которое рождается у человека, попавшего туда, где все мертвы и нет никого, кто бы мог рассказать, что здесь произошло несколько часов назад.
А Пантелеев думал в эту минуту совсем о другом. Он мысленно восстанавливал картину случившегося здесь ночью, и она вовсе не казалась ему загадочной, - наоборот, все, что здесь произошло, было видно как на ладони, и это уязвляло его в самое сердце.
- Из всего взвода только несколько человек дрались как надо, - сказал он, останавливаясь возле Лопатина. - А тех, что побежали от огня, немцы, конечно, перестреляли. Высадились, перестреляли и в плен забрали, - повторил он со злобой. Он был сейчас безжалостен к погибшим, и в то же время в нем кипела такая обида за их нелепую смерть, что, казалось, он готов был заплакать.
- А немцев, думаете, много было? Больше нас? Высадились, постреляли немножко, а мы, конечно, побежали - кого убили, кого в плен взяли, - не в силах остановиться, говорил он с тем раздражительным самобичеванием, которое в горькие минуты проявляется даже в самой сильной и деятельной русской натуре.
Обернувшись к лейтенанту, он приказал искать немецкие трупы. Через пять минут ему доложили, что немецких трупов не найдено, и это окончательно расстроило ого.
- Или, когда отходили, утащили с собой, или и вовсе не было, кроме тех, что артиллеристы побили. Вполне возможно, что и так. Паника, паника! воскликнул он. - Что она с нами делает, эта паника, сами себя не узнаём!
В двухстах шагах за окопами, на отмели, бойцы нашли еще два трупа. Какой-то боец, наверно санинструктор, тащил на себе раненого младшего лейтенанта. Так их и убили немцы, так они, одни на другом, и лежали на отмели.
- Ничего, когда-нибудь за всех сочтемся, за всех и каждого! - сказал Пантелеев, постояв над трупами. - Вы что, с одним наганом воевать думаете? повернулся он к Лопатину. - Возьмите, скоро в атаку пойдем.
Он кивнул на винтовку, лежавшую на песке рядом с убитым санинструктором, и Лопатин увидел, что у самого Пантелеева уже закинута за плечо винтовка.
Пальцы убитого еще держались за брезентовый ремень, и Лопатину пришлось дернуть винтовку. При этом оба трупа, один на другом, шевельнулись, и Лопатин вздрогнул.
- Человек-то вы обстрелянный или еще нет - позабыл вас спросить? сказал Пантелеев, когда Лопатин уже с винтовкой догнал его.
Что было ответить на это? Что по тебе стреляют третью войну, а сколько раз довелось выстрелить самому - можно сосчитать на пальцах? И как это называть - обстрелянный ты или нет?
- Можно считать - обстрелянный, но в атаки ходить не ходил, - сказал Лопатин дожидавшемуся его ответа Пантелееву.
- Ясно, - сказал Пантелеев.
Над косой по-прежнему стояла такая тишина, словно немцы вымерли. Метров через восемьсот Лопатин первым увидел торчавшие впереди стволы двух пушек.
- Смотрите-ка, что это? - воскликнул он.
- Обыкновенно что, - продолжая шагать, с равнодушной язвительностью отозвался Пантелеев. - Наши брошенные противотанковые орудия. Стыд и позор, а больше ничего особенного.
Подойдя к пушкам, все остановились. У обеих были изуродованы замки.