вся жизнь свиней пинки, неволя, гнет
перед людьми на сцене предстает,
а в заключенье визг последней боли,
как будто поросенка закололи.
Но не успели проводить артиста,
за дело принялись специалисты:
они сказали, что пищал он тонко,
что он не знает жизни поросенка,
что хрюканье не очень натурально
и вовсе неестествен крик прощальный.
А впрочем, поделом ему влетело:
сперва узнал бы, с кем имеет дело.
(Кланяется и уходит.)
(Кланяется и уходит.)
В толпе воцаряется недоуменное молчание.
Троицын день. Вдали расчищенная поляна. Посреди поляны избушка с оленьими рогами над дверью.
Пер Гюнт ползает на корточках, отыскивая дикий лук.
Пер Гюнт
Экая бездна возможностей в мире!
Может быть, лучшая встать на четыре?
Что же ты, цезарь, в муравушку носом,
точно твой пращур Навуходоносор?..
Старому сердцу библейская суть,
что сосунку материнская грудь;
сказано также: «Ты взят от земли»,
годы к земле меня вновь привели.
Главное брюхо набить до отвала.
Только ведь лука для этого мало.
Надо под елкой поставить силок,
а для питья поискать ручеек.
Буду царем среди диких зверей
здесь, вдалеке от столичных царей.
А повлечет меня к вечному сну,
в дебрях тогда отыщу я сосну,
скроюсь под ней, как медведь в ноябре,
и напишу на сосновой коре,
что почивает под этой сосной
славный Пер Гюнт, император лесной.
(Тихо смеется.)
Петер, кукушка, о чем ты поешь?
Луковкой дикой ты жил и умрешь.
Смерти голодной сгодишься ты в пищу
Дай я тебя хорошенько очищу.
(Чистит луковицу, снимая перья одно за другим.)
Верхний лоскутик твой, грязный и хрупкий,
тот, что от бури спасался на шлюпке.
Эта вот шкурка морщины и дыры
напоминает меня пассажира,
запахом Пера несет за версту.
Дальше почистим, рассмотрим вон ту!
Россыпи золота Верфь, особняк
Это Пер Гюнт, только сок в нем иссяк.
Этот пушнину искал у Гудзона
Этот лоскутик похож на корону
выкинуть надо и чистить опять!
Этот хотел археологом стать,
в этом и сила, и свежесть, и сок,
только он лживый насквозь, как пророк.
Этот вот нежный пахучий листок
напоминает блаженный Восток.
Эти последние, верно, больны
и по краям совершенно черны
напоминают моих чернокожих,
совесть больную, служителей божьих
(Снимает сразу несколько перьев.)
Перья, покровы Уж верно, пора
до сердцевины дойти, до ядра.
(Общипывает луковицу до конца.)
Нет никакой сердцевины у лука.
Создал же Бог бессердечную штуку
да, остроумно
(Отбрасывает листья.)
Отбросим остатки.
Только для черта такие загадки.
Но бережет береженого Бог
прочно стою я на всех четырех.
(Почесывает затылок.)
Нет порядка в мире это так старо!
Кажется, что ухо держишь ты востро.
Кажется, ухватишь быка за рога
а никак не знаешь, встретишь где врага.
(Вдруг останавливается перед избушкой, вид которой заставляет его замереть от неожиданности.)
Где-то я видел такую избушку
(Протирает глаза.)
Это крылечко и эту опушку,
эти оленьи рога над коньком,
эту красавицу с рыбьим хвостом.
Ложь!.. На двери я повесил замок,
чтобы от мыслей нечистых берег!
Сольвейг
(поет в избушке)
На Троицын день прибрала я дом,
мечтала с тобой посидеть вдвоем,
далекий мой!
Но если ноша твоя тяжела,
в пути присядь.
Тебе обещала я долго ждать
я долго ждала.
Пер Гюнт
(встает безмолвный, мертвенно-бледный)
Кто верит, тот ушедшего простит.
Кто сам не забывает, тот забыт.
О строгая! Ты чувствуешь всерьез!
Ты власть моя, и я тебя не снес!
(Убегает по лесной тропинке.)
Редкий сосняк, опустошенный лесным пожаром. Ночь. Повсюду обгоревшие пни. Туман.
По сосняку бежит Пер Гюнт.
Пер Гюнт
Пепел, чад и пыль горой.
Вот тебе! Бери и строй!
Все истлело изнутри.
Что ж! Гробницу мастери.
Сказки, выдумки, мечты
мертвыми на свет родились,
лжи и вымысла пласты
пирамидой взгромоздились,
совесть грешная молчит,
ложь сверкает, словно щит,
захмелевший воет ветер:
«Архитектор Цезарь Петер!»
(Вслушивается.)
Плач ли? Детский голосок?
Радость в нем или тревога?
Ах, клубок! Еще клубок!
(Отбрасывая ногой.)
Прочь вы! Дайте мне дорогу!
Клубки
(перекатываясь по земле)
(Вслушивается.)
Плач ли? Детский голосок?
Радость в нем или тревога?
Ах, клубок! Еще клубок!
(Отбрасывая ногой.)
Прочь вы! Дайте мне дорогу!
Клубки
(перекатываясь по земле)
Мы твои мысли
дети любви твоей.
Перечисли,
скольких сгубил детей.
Пер Гюнт
(обходя сторонкой)
Был мальчишка от одной
эдакий прохвост хромой.
Клубки
Нам бы крылья:
птицы в полете легки
Мы клубки
катимся вместе с пылью.
Пер Гюнт
(спотыкаясь)
Я же ваш папочка, крошки,
не подставляйте мне ножки!
(Бежит.)
Сухие листья
(проносясь по ветру)
Мы знамена.
Ты нас хотел нести
ветер сонный
нас иссушил в пути.
Нам никогда, никогда
не увенчать плода!
Пер Гюнт
Станете вы удобреньем
новым, грядущим растеньям.
Шум в воздухе
Мы поэмы,
рвавшиеся на уста,
только твои уста
так и остались немы.
Грешной души очаг
не подарил нам пламя,
ты не пришел за нами,
горе тебе, наш враг!
Пер Гюнт
Я писал сухую прозу.
Что мне вы, пустые грезы!
(Выбирает кратчайшую из дорог и бежит по ней.)
Капли росы
(скатываясь с ветвей)
Мы твои слезы.
Ты не привык
плакать, не дал нам воли.
В капле боли
тает души ледник.
Бросил нас позади,
близко не подпустил,
иглы в твоей груди
нет в нас целебных сил.