Охотятся на зверей. Очень любят вкусные корни и кузнечиков.
А ты бы съел кузнечика?
Мы с Сергей Сергеевым во время войны змею съели. Есть ещё вопросы?
Я всё не пойму, почему вдруг дядя Сергей Сергеев стал предателем вашей дружбы. Взяли бы и помирились.
Никогда! вдруг вскрикнул папа и заходил по комнате. Лучшему другу воткнуть нож в спину! Вовек не прощу!
28
Засыпая, я представил, как я поднялся высоко-высоко в горы Альпы и вдруг разбушевалась метель. Свист Тьма-тьмущая Вернее, тьма снежная И тут ещё какой-то сугроб обвалился на меня. Я струсил, выбился из сил и сказал сквозь слёзы:
«Прощай, родная турбаза! И мама! И папа! И Кыш! И Снежка! И Вета Павловна! И даже завуч! Все прощайте! Каюк!»
Но тут ко мне неожиданно подбирается овчарка Гера. Я обрадовался, обнял её, вынул из мешочка горячую бутылку, глотнул чайку и сказал доброй спасительнице Гере:
«Клянусь, я тебя никогда до конца своих дней не забуду!»
И Гера помогла мне добраться сквозь метель до родной турбазы
Ночью я проснулся от того, что за стеной два раза громко вскрикнул папа. Я на цыпочках подошёл к спальне.
Папе, наверно, приснилось что-то страшное. Он вдруг заворочался и заговорил во сне:
Проверь вакуум! Каждый винтик проверь! Следи за приборами! Я не могу быть неправ! Я всегда прав! Никто точней меня не знает, сколько дней осталось до зарплаты!..
29
Я пошёл спать и утром спросил у папы, сколько дней осталось до зарплаты.
Не знаю, не считал, удивился папа. Зачем тебе?
Нужно, ответил я и подумал, что папа просто похвалился во сне.
А может быть, точно так же он кажется себе во сне во всём правым, а на самом деле виноват и поэтому настроение у него серое?
Я слышал, как ты во сне говорил про вакуум, сказал я.
Папа схватился за голову. Он был в ужасе.
Не смей никому рассказывать. Я всю жизнь боялся выболтать во сне военную тайну! И вот нá тебе! Свершилось!
Митя! Не забивай с утра голову ребёнка чепухой! сказала мама. Он же на уроках будет думать о военных тайнах и этом дурацком вакууме!
Я хотел спросить, что такое вакуум, но пошёл прогулять Кыша, чтобы папа в это время побрился электробритвой.
Он включил её, как только захлопнулась дверь, но Кыш поднял лай и ни за что не хотел уходить из подъезда.
Я взял его на руки, но он вырвался и ещё бешеней залаял, как будто по глупости мы не понимали грозящей нам опасности, а он, Кыш, всё видел и понимал.
Конечно, при этом проснулись соседи, выглянули из квартир и стали меня ругать.
Лаял Кыш недолго: папа догадался выключить бритву.
Но эти секунды показались мне часами.
О собаках тоже пора поставить вопрос на товарищеском суде, сказал кто-то.
Я спорить не стал и вывел Кыша на улицу.
Ты понимаешь, что если ещё будешь будить соседей, то попадёшь под товарищеский суд? И я вместе с тобой! Ну что тебе эта бритва? Плюнь ты на неё! Нашёл себе врага! Забудь!
«Рр-ав! И не подумаю забывать! Я всех защищу от этого большого жука! Рр-ав!»
30
По дороге в школу я встретил Снежку. На ней был красный плащ с капюшоном и белые ботики.
«Это, пожалуй, красиво», подумал я.
Слушай, а почему ты не здороваешься? сказала Снежка. Я хочу, чтобы ты говорил мне «доброе утро» и «всего хорошего». Я нарочно тебе навстречу шла. Я тебе вопрос задам. У меня есть кошка Цапка. Ей три года. Знаешь, сколько она денег проела за это время, если съедает в день тридцать копеек?
Сколько? спросил я.
Вот это надо подсчитать. Рыбка, молочко, колбаска. Твой щенок ещё больше проедает.
Тебе что жалко?
Ни капли, просто интересно. А мы не умеем считать, пожалела Снежка.
Ну, раз не жалко, то пойдём после уроков к моей маме. Она на вычислительной станции работает. Тут недалеко, предложил я, обрадовавшись, что Снежка не жадина для своей кошки.
На двух уроках в этот день мы с ней не получили ни одного замечания. А в конце второго урока я вдруг вспомнил, что папа велел мне никогда не трусить, и решил, не откладывая дела на неделю, принести в школу Кыша. Раз проиграл, значит, надо выполнить Снежкино желание.
Представлять, что из всего этого получится, мне не хотелось. И без представления было страшно. По-моему, никогда мне не было так страшно.
Ещё не прозвенел звонок, а во рту у меня стало кисло и в ногах появилась противная слабость.
«Вот и настал тот самый момент, когда надо проявлять смелость, подумал я, услышав звонок на большую переменку. А то какая же смелость, если ни капли не страшно?»
Ничего не сказав Снежке, я сбегал домой. Кыш вёл себя хорошо, потому что перед уходом в школу я достал с полатей свои старые игрушки и надувного крокодила и дал Кышу поиграть.
Пингвин со свистком так ему понравился, что он даже не бросился мне навстречу. Кыш сжимал зубами резинового пингвина, который при этом посвистывал, и раздумывал, что это означает.
Пойдём в школу. Только быстрей, а то опоздаем, сказал я, погрузив Кыша в здоровенную сумку из-под картошки.
Нести её было тяжело. Но ноги у меня подгибались не от тяжести, а от страха.
«Не трусь. Не трусь. Видал, как папа усмирил Геру и Рудика. Вот и не трусь!» говорил я сам себе для смелости.