(«Дневник»)
По дороге от дома до школы (см. «Темь и грязь»), проходя мимо памятника солдату (см. «Черти на трассе»), я увидел ещё две тёмные фигуры. Я приближался, огибая полукругом оградку памятника это были Яна и Кай, они целовались как в фильмах камера кружится вокруг влюблённых я косился, не мог оторваться от них. Потом я написал стих:
+ / 1
что-то стало холодать,
в 6:05 уже темно
труп той начал замерзать,
мир покрылся Н2О
но кому это надо
когда тебя нет рядом
извините, не хотел
нарушать ваш тет-а-тет.
лучший есть
у тебя хоть туа-лета нетю
красотою споря с облаками
прижималась ты к нему ногами и губами
отжималась ты при мне с собаками
Когда подходишь к светящимся в темноте окнам школы, к собравшимся на пороге «браткам», чувствуешь себя личностью, сам за себя отвечаешь. Я поздоровался со всеми благополучно и примостился курить. Меня вдруг обступили Жека и так называемый Папаша, взяли под руки, одновременно пинком выбив из-под ног бетон и лёд порожка.
Когда подходишь к светящимся в темноте окнам школы, к собравшимся на пороге «браткам», чувствуешь себя личностью, сам за себя отвечаешь. Я поздоровался со всеми благополучно и примостился курить. Меня вдруг обступили Жека и так называемый Папаша, взяли под руки, одновременно пинком выбив из-под ног бетон и лёд порожка.
Пойдём-ка, поговорим. Э, Краба, хватай Перекуса!
Они тащили меня за угол, где окно кабинета директора, но чуть подальше ничего не видно.
Жизнь, наверно, у тебя слишком уж стала хорошая.
Да, а погода-то!
Да ты, шершень, ещё смеёшься! Странный ты, Лёня, человек. Ну ничего, мы тебя щас исправим Спина-то кривая поди?
Сколько на раскладушках ни спать.
Щас мы тебя по стенке выровняем
(«Настоящая любовь»)
Владимир перекрестился, прошептав: «Господи, сохрани нас, помоги нам» Руслан хихикнул, но тут же, осознав всё, что происходило у них на глазах, заплакал
(«Дневник»)
Да чё ты с ним базаришь?! Папаша, как и П-ов, был натуральный садист. А ну, к стенке, блядь, задрот ишачий!
Он заехал мне коленом в живот. Я согнулся, сел. Они врезали по пинку по почкам.
Тащи Перекуса, я ему в рот нассу! Папаша был пьян, красен, глаза навыкате, пустые. Он, судя по всему, расстёгивал ширинку.
На колени его, дай я, что ль, в душу ему въебу!
Э, кто-й-то идёт! Директор! Кенарь!
(«Настоящая любовь»)
Медленно, как бы нехотя, он шёл навстречу судьбе. Тяжело отрывая от мраморного пола ноги в кирзовых сапогах, он опускал их с грохотом. Вокруг шныряли люди Масса людей! Много людей! С чемоданами, сумками, колясками, газетами Спешили, опаздывали, уезжали, прощались, целовались, встречались Гул и суета
И вдруг крик
(«Метеорит»)
Э, кто-й-то идёт! Директор!
Подымайся, паскуда! Этого тоже.
Директор (Кенарь) шёл не спеша.
(«Дневник»)
Что это вы тут, ребята? Опять туалет нашли у моего окна? Пойдём, Алексей
(«Метеорит»)
мне нужно с тобой поговорить.
(Он взял меня под)
(«Дневник»)
(руку и повёл с собой).
Я молчал.
Ты с ними не связывался бы
Я?! даже остановился.
Ты, говорят, куришь
Я? Нет, сроду никогда.
Ну смотри, а то уж три выговора: окно [разбил] и пьянка раз, матерился пьяный два, спаивал несовершеннолетних с Яшкой, потом, гм, как бы сказать
Валялся на полу с тем же Яхой, под ёлкой, и хватал хороводных девок за ноги, особенно Ленку! я сам не ожидал от себя такой тирады, словно из своего произведения.
Ну аттестат тебе получать, не мне. Хоть ты и отличник, и сочинения такие пишешь, и сочиняешь там ещё Только вы, отличники, люди такие
И он ушёл.
(«Метеорит»)
И он ушёл.
Я встретил Яху, он был уже вдатый.
Надо бы выпить, категорично.
А есть чё?! Яха весь аж зарделся.
Втроём с ним и с Перекусом мы облазили всё село: у кого деньги спрашивали, у кого самогон, но всё напрасно. Замёрзшие, мы возвращались к школе ни с чем.
Щас дискач уж кончится!..
О, вахлак, щас можеть даже Поздно, правда
Яха повёл нас к своему сослуживцу, скотнику Салыге, домой. Было несколько стыдно, но выпить, выпить это уж было дело принципа.
Яхе открыла жена. «Я щас», сказал он и исчез.
Высунулся: «Патошный будишь? А ты?»
В доме было холодно, Салыга лежал на полуразвалившемся диване в фуфайке и валенках. Трое маленьких детей, тоже укутанные и закрытые грязным и дырявым ватным одеялом, смотрели «Спокойной ночи» по блёклому чёрно-белому телевизору. Посуда вся с застывшей грязью, в одной чашке я явственно увидел давно засохшие, заклиневшие макароны-ракушки, покрытые какой-то чёрно-зелёной гадостью. По столу раскрошен хлеб, а ещё сахар, лежит нож, немного сахара осталось ещё в углах мешочка, капли воды по столешнице и полу я, как Шерлок Холмс, сразу понял: только недавно детишки ели хлеб с сахаром нужно спрыснуть отрезанный во всю ширину буханки ломоть чёрного хлеба изо рта и обсыпать песком в детстве и меня частенько кормили именно этим, считалось почему-то чуть не изысканным лакомством! Противно-липковатый, мелко-ноздрятый но в принципе довольно вкусно и хрустишь, как Как эта девочка она всё же вышла, дожёвывая был прав! нерешительно протиснулась мимо нас на кухню, залезла на табурет, чтоб взять из хлебницы оставшуюся невкусную-зажаренную горбушку, дальше таким же макаром к крану с водой, стеснительно-беззвучно тьфукнула, а после на стол за крохами сахара Мы, дабы не стеснять семейство, вышли в коридор. Яха зачерпнул ледяной воды из оцинкованного ведра. Сэм был свежак: тёплый, кислый, нестерпимо едкий, со вкусом земли (наверно, он всё же свекольный что, кстати, ненамного лучше но ароматизирован, так сказать, для комплекции ещё и патокой); вода с льдинками, хлеб как камень нам дали иной, какой-то старый и холодный. Всё это стало колом в горле, я едва смог продыхнуть и едва не облевался. Яха пил уже вторую правда, морщился. Салыга нет. Перекус после первой отказался и даже ушёл. Я продавил ещё две.