«Одуванчики и небольшие лопухи ещё с апреля, а как приятно, потому что они первые, думал я, стоя на коленках на этих растениях и разгребая в земле крышку небольшого погребка-тайника. Я знаю их двойной запах наизусть. Даже вкус они горькие. Да я занюхивал ими! А Яха-то и закусывал одуванами! А сколько раз приходилось валяться именно в них!» я достал десятилитровую алюминиевую флягу с самодельным яблочным вином (которое простояло зиму на потолке, т. е. чердаке, а теперь с месяц уж стоит в земле), а также банку от кофе и стаканчик.
Стало совсем сумрачно, я закурил, сел на бочку. Трудно переносить эту погоду, это затишье. Как будто всё вымерло. Исчез весь воздух, и всё вымерло. Даже дым распространяется не так, как обычно, а своё дыхание слишком слышно. Запах весны это споры деревьев и цветов, их половые гормоны, летающие везде. Одиночество невыносимо. Хочется (необходимо) вцепиться в чью-то руку, в чьё-то брюхо, схватить, сжать, укусить получить ответный удар, толчок, крик но чтобы было что-нибудь живое, чтоб доказать, что я есть и всё есть здесь и сейчас. Нет, это не субъективизм, не солипсизм, мол, мир это и есть я или я есть, а мира нет, это другое. Лев Толстой, говорят, оглядывался вдруг назад, боясь увидеть там пустоту, обман. Я боюсь глянуть вдруг в себя и увидеть пустоту, что всё вот есть и я вроде бы есть, когда не осознаю себя, делаю что-то, мыслю себя как что-то, а вдруг остановлюсь или утром проснусь Я думаю, как мне думать про себя
Я, оказывается, уже стоял на ногах, даже ходил туда-сюда, жестикулировал и искурил уже две сигареты. Из-за куста вишни торчал Яха, вернее, светилась его папироска.
Дай лопух какой-нибудь, скомандовал он.
«Хорошо, что я не выпил один», мелькнуло у меня в голове.
Я уж на тебя смотрю думаю: пьянищий. Что-то руками машет, разговаривает, только голоса на слышно, как это ну, в насосе? Кенарь показывал [Учитель физики, директор.]
А, Паскаль, что ли? Вакуум.
Во-во, вакум. Щас Перекусина придёть. А там во сколько начало? В девять, что ль я уж не помню.
Успеем. Тут баночка и ещё литров пять вина так называемого.
Это какую я пил тогда, что ль? Крепкыя! А я тоже принёс четвёрочку!
Да?! засмеялся я.
Чего смешного у тебя, что ль, больше, а крепкость градусов 60!
Перекус тоже, может, принесёт.
Да, принесёть жди! Трепло твой Перекус, ни разу ещёща не приносил. Правда, правильно, что мы заранее задринчикаем, как ты говоришь, а то там-то тоже такие. А Гонилой я его ненавижу!
Тише, не ори, вон Перекус крадётся.
(«Метеорит»)
Вечерело. Местность была болотистая; воздух влажный, пахнущий лесом и гнилью; земля, как губка, проминалась под ногами, выпуская на поверхность воду. Серые тучи комаров кружились над головами путников. Болота наполняли лес зловещим жалобным гудом и потаённым шёпотом камышей. Дорога петляла меж корявых, изуродованных болотной сыростью деревьев.
Наконец, студенты дошли примерно до того места, где обычно останавливались на ночлег. Не обмолвившись ни словом и едва сорвав с низких кочек по паре ягод морошки и клюквы, они пошли в так называемый настоящий лес.
Во-во, вакум. Щас Перекусина придёть. А там во сколько начало? В девять, что ль я уж не помню.
Успеем. Тут баночка и ещё литров пять вина так называемого.
Это какую я пил тогда, что ль? Крепкыя! А я тоже принёс четвёрочку!
Да?! засмеялся я.
Чего смешного у тебя, что ль, больше, а крепкость градусов 60!
Перекус тоже, может, принесёт.
Да, принесёть жди! Трепло твой Перекус, ни разу ещёща не приносил. Правда, правильно, что мы заранее задринчикаем, как ты говоришь, а то там-то тоже такие. А Гонилой я его ненавижу!
Тише, не ори, вон Перекус крадётся.
(«Метеорит»)
Вечерело. Местность была болотистая; воздух влажный, пахнущий лесом и гнилью; земля, как губка, проминалась под ногами, выпуская на поверхность воду. Серые тучи комаров кружились над головами путников. Болота наполняли лес зловещим жалобным гудом и потаённым шёпотом камышей. Дорога петляла меж корявых, изуродованных болотной сыростью деревьев.
Наконец, студенты дошли примерно до того места, где обычно останавливались на ночлег. Не обмолвившись ни словом и едва сорвав с низких кочек по паре ягод морошки и клюквы, они пошли в так называемый настоящий лес.
(«Дневник»)
Хоть банка и была старая-престарая, самогон из-за неё, вместо ожидаемого «аромата кофе», оказался чёрным и отвратным. Из закуски присутствовали только мои картофельные оладьи вечинник (это, кстати, очень хорошая и питательная вещь). Вкус «вина» был муторным, отдавал металлом и гнилью. «Помнишь, Перекус, как ты последки выжирал с первой фляги?! Поддонник что твоя глина, ничем не отличается! А ты ведь высасывал! На другой день весь день дрых и стонал от печёнки!» придирался по своему обычаю Яха.
Так мы выпивали часа с два, а тем временем праздник уже начался, а мы, естественно, опоздали.
(«Настоящая любовь»)
Первое мая праздновали дома у нового знакомого, всеобщего кореша и авторитета. Дом был большой, обстановка отнюдь не бедная. Родители уехали в город. На столе, кроме всего прочего, стояли три бутылки водки, две самогона и ликёр для дам.