(«Дневник»)
Перекус поковылял к колонке умываться, а мы, с трудом успокоившись, подкрадывались к Ленкиной терраске.
Иди, Зьмей, позырь в окно, а мы покамест припьём чуть-чуть, приказал Яха, и мы остановились доканчивать флакончик с уже дважды разведённым «Сашей».
По лицу Змея было видно, что его очень обрадовало то, что он увидел.
(«Метеорит»)
В воздухе по-домашнему пахло малиновым вареньем, уже начинавшие желтеть листья едва смогли скрыть броскость переспелых кроваво-красных ягод.
(«Дневник»)
Сидят, весь сияя и как бы предвкушая нечто сногсшибательное (в самом прямом смысле), докладывал он, Курага, т. е. Леночка, и Кобазь, она у него на коленках, а потом она слезла и опять села на коленочки, только передом к нему, растопырив лодыжки [т. е. ляжки], сзади даже трусера видать из-под юбки!
(«Метеорит»)
Парни не останавливаясь пошли дальше.
(«Дневник»)
Мы с Яхой мгновенно рванулись к окну.
Что это у неё, яйцы? Эй, Рая? ощерился Змей.
Где? удивился я.
Снизу, в трусах как яйцы, только это не яйцы, разъяснил Яха.
А что это такое? в своём обычном вежливом ключе спросил Зам.
Да просто большая! Хоть она мне и сестра Яха уже высовывал язык, переходя из шёпота в голос, а я его осторожно отводил от окна.
А-а, блядь! Всё Ромуську расскажу! Яха заорал уже что есть мочи и саданул окровавленным кулачищем (руки у него крупные) в форточку. Мы со Змеем от неожиданности резко отдёрнулись от стекла последнее, что мы видели как крупная Леночка тоже вдруг передёрнулась и чуть-чуть было не свалилась с колен Кобазя. Опять прильнув, мы развеселились от вида дебелого, медведеподобного Кобазя, который только что сподобился схватить свою любовницу за щиколотку как утопленницу. Спина её выгнулась, она скакала на одной ноге, как будто выполняла команду «присед на одной ноге» на нашей физ-ре вторую ногу матёрый уноша никак не мог отпустить, а сама она вцепилась в его лодыжку!
Как разрешилось это хитросплетение, мы, к сожалению, не увидели мы загнулись, как крючки, в припадке хмельного идиотского смеха, причём Яха, который когда-то уже успел снять знакомые нам всем трусики, умудрился тут же сунуть их в разинутый рот Зама. Тот, отплёвывая, проговорил «мокрые» и стал обнюхивать их при сём Яха распластался прямо на земле, и его стали постигать дичайшие судороги, глаза его заслезились, и весь он закраснелся, вены вздулись, как-то гортанно, еле передвигая перекошенную челюсть, весь похожий на черепок-экспонат из школы, он выдавил: «Я в них упустил из пистика» И опять зашёлся. (В темноте и в желтовато-световом прямоугольнике из терраски всё это было не так видно, но я уж знал все симптомы.) А потом «Из писюлька! Я в них нассал!» громко провозгласил он и ещё пуще забился. Я тоже не мог продыхнуть. Обернулся Перекус тоже сидит на земле, в слезах, в крови, весь красный и радостный, трёт, размазывая грязь, свои недавно проявившиеся усики. Несколько грустный Зам внезапно вдруг закатился сам, тоже повалился на спину, брыкаясь и указывая на Яху, который до того докорчился, что облевался.
Ты, Зам, должен блевать-то, ну-у рассудил Кобазь, видимо, давно уже стоящий на порожке.
Блядь, Ельцин! Николайч-Борисыч Нельсон! Вот он стоить! как в озарении, выкрикнул Яха, вперив перст в освещённую из двери фигуру Кобазя. Мы закатились повторно сравнение было крайне метким: фигура, белая голова, лицо, какие-то вечно припухшие, прищуренные глазки.
Пока мы возились, незаметно Перекус нырнул к ним, и они закрылись и потушили свет, вывесив снаружи большой замок. Вот те номер!
Яха принялся неистово колотить в дверь.
Открывай, Курага! Думаете, постучим и уйдём сидите без света! Я сразу просёк, что замок для близиру! Кобазь! Пить будешь?!
Но никто не отзывался, было уже совсем темно на улице, а окошко занавешено. Долго уговаривал Зам «в своей манере» (по просьбе хитрого Яшки). Надоело, и стали выпивать на пороге, нашли на поле боя и развели ещё пополам в какой-то грязной бутылке уже разведённый одеколон, еле протянули по стаканчику похожую на молоко или шампунь жидкость, и ещё осталось как раз на один стакашок.
Последний. Вылей, наверно, вздохнул Зьмей, отказываясь.
Перекус, пить будешь? крикнул Яха.
Буду, отозвался Перекус из терраски, и тут же Кобазь:
Козёл.
Мы вошли, включили магнитофон (но не ту запись). Перекус с Замом опять пытались прорваться «за блинцами», Ленка с Кобазём опять сплелись Я сидел на стуле у стола и разглядывал порнокартинки, развешанные недавно юным Ленкиным племянником. Яха весь маялся и мялся. Я тоже никто не знал, как начать. Мы были уже, что называется, в дуплет. В Яхином магнитофоне что-то зашуршало, и он по обыкновению треснул по нему кулачищем. Внезапно я вскочил и залепил кулаком в картинку, изображающую двух beach bitch grrrls, перегнувшихся через велосипед, выставив очень большие попы в очень маленьких бикини. «Такие же яйцы», заметил я вслух, Яха и Зам насторожились. «А вот и Нельсон!» заорал я, случайно увидев на приклеенной газете портрет Ельцина. «Мой маленький, мой мальчик, моя лилипуточка», задыхался опять Яха, произнося всё это как-то в нос и даже подхрюкивая от блаженства дело в том, что он схватил Перекуса за голову и тыкал носом в злополучный портрет.