Так чем ты их тер? спрашивал я своего наставника несколько дней спустя.
Кирпичом. А что, не получилось?
Нет.
Зависит от материала. А что старики?
Труба.
Меня мамка неделю во двор гулять не пускала.
Меня пускают.
Ну тогда все путем.
Мне нравился осенний двор, когда жители нашего дома запасались на зиму разными солениями солили арбузы, помидоры, капусту, яблоки. Приносили и привозили их, кто откуда мог. Запахи мятых помидоров и битых арбузов со стихийных базарчиков на улицах частного сектора Екатериновки наполняли все вокруг здания, двор и соседние улицы.
Перед подвалами стояли бочки, заносили мешки с картофелем, складывались закатанные банки с помидорами, баклажанами, салатами.
Люди готовились к зиме.
Школа, в которую я начал ходить в третий класс, была с украинским языком обучения. Пристроилась она на тихой улице, которая начиналась от площади Артема.
На площади, как водится, стоял большой памятник Артему местному революционеру и, кажется, герою гражданской войны. А за Артемом надпись на Доме культуры Саксаганского района: «Искусство принадлежит народу» (памятник, как образец искусства, и стоял здесь для того, чтобы народ мог смотреть на него ежедневно).
Основной контингент школы состоял из детей шахтеров и разнорабочих, иногда горных инженеров или учителей. Самым жутким местом в той школе был уличный туалет, расположенный рядом со спортплощадкой, где проводились уроки физкультуры, игры в футбол и изредка кросс.
За туалетом собирались старшеклассники, чтобы покурить или для выяснения отношений. Оттуда всегда ужасно несло хлоркой. Почему-то криворожская шпана любила шастать задними дворами к закоулкам, спрятанным от посторонних взглядов. Именно за туалетом они и встречались с теми, кто ни в какие школы не ходил. Это был стихийно организованный криминалитет подростковые шайки, которые пополнялись хлопцами из неблагополучных семей (преимущественно сиротами, детьми матерей-одиночек, теми, у кого кто-то из родителей сидел, или беглецами из домов-интернатов). Они промышляли разными способами: воровали, отбирали деньги у тех, кто послабее и младше их, играли в карты. Иногда общались с «химиками», у которых набирались разнообразного криминального опыта. Как известно, еще до 50-х страна, в которой мы жили, была сплошным «лагерем», поэтому криминальная психология больших промышленных городов была вполне жизнеспособной. Чаще всех в тех местах появлялся некий жестокий и отчаянный пацан О., который вследствие небрежного обращения со взрывчаткой, украденной в карьере, имел повреждения пальцев рук и лица. Его биография начиналась в нашей школе, и им вскоре заинтересовалась детская комната милиции, в стенах которой он и встретил свое совершеннолетие. Однако О., по сравнению с тремя молодыми бандитами, которые держали в страхе наш микрорайон, был попросту пацаном и слабаком. Те трое поставили свое криминальное ремесло на взрослую ногу. Они не просто вымогали деньги или отбирали вещи они были заняты серьезным криминалом: наркотики, грабеж магазинов, кражи взрывчатки с шахт и карьеров. Для развлечения приходили к туалету, чтобы рассказать о своих «геройствах» и поиздеваться над нами, шпаной, малолетками, которые, несмотря на явный страх, все-таки ими восторгались за отвагу и взрослость, за их пусть и недозволенное, криминальное, но все-таки ощущение свободы. Иногда они вершили самосуды, поскольку кто-нибудь более или менее приближенный к ним мог им пожаловаться на что-нибудь.
За туалетом собирались старшеклассники, чтобы покурить или для выяснения отношений. Оттуда всегда ужасно несло хлоркой. Почему-то криворожская шпана любила шастать задними дворами к закоулкам, спрятанным от посторонних взглядов. Именно за туалетом они и встречались с теми, кто ни в какие школы не ходил. Это был стихийно организованный криминалитет подростковые шайки, которые пополнялись хлопцами из неблагополучных семей (преимущественно сиротами, детьми матерей-одиночек, теми, у кого кто-то из родителей сидел, или беглецами из домов-интернатов). Они промышляли разными способами: воровали, отбирали деньги у тех, кто послабее и младше их, играли в карты. Иногда общались с «химиками», у которых набирались разнообразного криминального опыта. Как известно, еще до 50-х страна, в которой мы жили, была сплошным «лагерем», поэтому криминальная психология больших промышленных городов была вполне жизнеспособной. Чаще всех в тех местах появлялся некий жестокий и отчаянный пацан О., который вследствие небрежного обращения со взрывчаткой, украденной в карьере, имел повреждения пальцев рук и лица. Его биография начиналась в нашей школе, и им вскоре заинтересовалась детская комната милиции, в стенах которой он и встретил свое совершеннолетие. Однако О., по сравнению с тремя молодыми бандитами, которые держали в страхе наш микрорайон, был попросту пацаном и слабаком. Те трое поставили свое криминальное ремесло на взрослую ногу. Они не просто вымогали деньги или отбирали вещи они были заняты серьезным криминалом: наркотики, грабеж магазинов, кражи взрывчатки с шахт и карьеров. Для развлечения приходили к туалету, чтобы рассказать о своих «геройствах» и поиздеваться над нами, шпаной, малолетками, которые, несмотря на явный страх, все-таки ими восторгались за отвагу и взрослость, за их пусть и недозволенное, криминальное, но все-таки ощущение свободы. Иногда они вершили самосуды, поскольку кто-нибудь более или менее приближенный к ним мог им пожаловаться на что-нибудь.