Михаил встал, застегнул рубашку, привычным движением проверил карманы. Из правого кармана брюк достал пилотское свидетельство. Медленно, уже зная в душе, как он с ним поступит, раскрыл. Взгляд наткнулся на дату выдачи: 1990 год. Михаил горько усмехнулся про себя: «Идиот! И я его предлагал патрульным! Согласись они посмотреть мои документы, где бы я сейчас был?»
Выбрав место, где земля показалась ему помягче, он выкопал ямку, бережно уложил туда свое свидетельство и засыпал сухой, прогретой летним солнцем землей. Все! Теперь он как все, во всяком случае как большинство.
Но что же дальше? Пожалуй, надо двигаться вдоль реки и при встрече с людьми понаблюдать кто такие? Об НКВД Михаил много чего читал, когда в период разгула «демократии» пооткрывали архивы и газеты печатали про весь кошмар, происходивший с 37-го года и позже.
Михаил шел, стараясь скрываться за кустами и деревьями. В армии он не служил, но, будучи курсантом, нес караульную службу и азы воинского дела знал. По крайней мере стрелять из «калашникова» мог. Только вот нет сейчас «калашникова», как и многого чего другого.
Михаил шел, стараясь скрываться за кустами и деревьями. В армии он не служил, но, будучи курсантом, нес караульную службу и азы воинского дела знал. По крайней мере стрелять из «калашникова» мог. Только вот нет сейчас «калашникова», как и многого чего другого.
Где-то недалеко заблеяла коза. Михаил остановился. Раз есть коза, значит, рядом будут люди.
Так и оказалось. Когда он, пригибаясь за кустами, вышел к полянке, то увидел деда, приглядывающего за двумя пасущимися козами. Дед был стар и не вооружен, лишь палка в руке.
Михаил кашлянул, чтобы не напугать неожиданным появлением селянина.
Дед резво обернулся. Из-под надвинутой на лоб кепки выжидающе смотрели на Михаила бесцветные от старости глаза.
Добрый день, поздоровался летчик.
Здравствуй, коль не шутишь, ответил дед.
Заплутал я немного, батя. Какая деревня рядом?
Какая всегда была Еловцы.
А река?
Так Сож.
Что-то названия Михаилу были незнакомы.
А Брянск где?
Дед махнул рукой на юго-восток. Михаил совсем запутался.
А деревня ваша Еловцы какой области?
Смоленской.
Дед, год какой сейчас?
Да ты никак не в себе, контуженый?
Нет, батя, летчик я. Упал с самолетом, ни хрена не помню.
А, это бывает. Меня в Первую мировую контузило снаряд немецкий перед моим бруствером разорвался, так я оглох на неделю. Само потом прошло. И у тебя пройдет.
День-то какой? настойчиво напомнил Михаил.
Девятое июля тысяча девятьсот сорок первого года. Уж восемнадцатый день как война идет.
Сердце у Михаила упало. И в самом деле занесло его во времена тяжкие, годину лихую.
Наши где?
Это какие? Дед хитро прищурился.
Ты не кружи, дед, я наш, русский.
Вчерась объявили немцы взяли Борщев, Опочку, а сегодня наши оставили Житомир.
Ничего себе!
Ты что, в самом деле ничего не помнишь?
Какой мне смысл тебе врать?
И верно, что я тебе сделать могу? А что это у тебя за форма такая? Летчиков живьем я, правда, не видел. Но на фотографиях в газетах сталинские соколы в регланах кожаных, с портупеей. У тебя же рубашка рваная и оружия нету.
Какой к черту реглан в июле? Это же плащ, его осенью носят.
А! удивился дед.
Мысли в голове у Михаила путались. Самое начало войны, немцы прут на Москву, многие наши части разбиты, отступают. Много техники потеряно, неразбериха. Вот, пожалуй, и все, что он мог припомнить о первых днях войны. И, похоже, выглядит он не по-военному, раз даже дед засомневался. А про то, что парашютистом был, вообще молчать надо. Примут за немецкого диверсанта и шлепнут.
Дедушка, поесть ничего нет?
Есть немного.
Дед достал из узелка кусок ржаного хлеба, вареную картофелину, вареное яйцо и луковицу. Расстелил узелок на пеньке.
Усаживайся.
Михаил с жадностью набросился на еду. Такое ощущение, что неделю не ел. Дед внимательно смотрел.
Ешь жадно, вроде как давно не ел. А лицо брито начисто. Как так?
Перед полетом брился, а покушать не успел вылет срочный, по тревоге.
Вона как.
Михаил подчистил бережно все до последней крошки, стряхнул платок и вернул его деду.
Спасибо, батя. Так где наши? Часть свою искать пойду.
Сейчас куда ни пойдешь всенепременно на какую-нибудь часть и наткнешься. Туда то на машинах едут, то пешими идут. Иди к деревне, военных уж всяко встретишь. Вот по этой тропке и ступай.
Дед показал палкой направление.
Прощай, батя.
Тебе удачи летунов, значит, своих найти.
Михаил пошел по тропинке и вскоре вышел к деревне в десяток домов. И почти сразу огорчился. К деревне не подходили столбы, стало быть, электричества и телефона в деревне не было.
Он встал за кустами жимолости и начал наблюдать за деревней. Вроде тихо. Людей не видно, только куры роются в пыли да поросенок иногда хрюкает у кого-то на заднем дворе.
Михаил уж было решил подойти к ближайшей избе, как услышал тарахтящий звук. На лесной дороге с противоположной стороны деревни показались два мотоцикла с колясками. Один остановился на околице, другой въехал на единственную деревенскую улицу и встал посередине. Из коляски не спеша вылез мотоциклист. Михаил чуть не вскрикнул: «Немец! Настоящий немец!» Фашист был рослый, в стальном угловатом шлеме, в серой пропыленной форме с пистолетом на поясном ремне. Вот дела!