Фридрих Ницше - Песни Заратустры стр 6.

Шагает путник в поздний час
Средь тишины.
И лес, и склон в глуби души
Отражены.
Как хороши
И тьма, и тишь! Он ширит шаг,
Невесть куда бредя сквозь мрак.
Трель птицы слышится в ночи
«Не надо, птица, замолчи!
Зачем ты мой смущаешь слух?
Я не могу быть к зову глух,
Но верный путь  один; меж двух
Блуждая, заплутал мой дух,
Маяк потух!»
Тут птица молвила в ответ:
«О, не тебе я шлю привет:
К себе зову
Подругу, чей крылатый след
Взмыл в синеву.
Мне без подружки счастья нет!
А ты здесь, путник, ни при чем.
Иди путем своим 
Ведь эта песня не о том,
Как, золотой мечтой влеком,
Брел пилигрим»
Что ты наделала своим
Веселым пеньем: недвижим
Застыл, охвачен сладким сном,
Несчастный пилигрим!

Прости, о Меланхолия, певца
За то, что я покой твой нарушаю,
Морщины изможденного лица
В ладони прячу  и хвалы слагаю.
Как часто жаркой утренней порой
Мысль о тебе печаль мою врачует,
А жадный гриф летает надо мной,
Как будто вправду мертвечину чует.
Уймись, стервятник,  я пока не труп.
Сегодня пира у тебя не выйдет:
Еще слова с моих слетают губ,
Еще мои глаза глядят и видят;
Я не пронзаю ими небосклон,
Где в облачных волнах ныряют птицы:
Я вглубь смотрю, где вечный мрак и сон, 
И светом взора бездна озарится!
Как варвар перед идолом-божком,
Так я пред Меланхолией склонялся
Не раз, не два, и был ее рабом,
И вспоминал, и каялся, и клялся,
И радовался: вот летает гриф,
И радовался: гром трубит тревогу,
А ты, богиня, тайну тайн открыв,
Меня судила праведно и строго.
Гриф  твой урок, чтоб я полет постиг.
Гром  твой урок, чтоб я постиг пространство.
Мне объяснил безмолвный твой язык
Мою ничтожность и непостоянство.
Жизнь продолжает вечную игру:
Горит цветок, и расцветает пламя,
И бабочки слетаются к костру,
Смертельными прельстившись лепестками.
Есть жажда смерти  вот еще урок,
И в этой правде сомневаться надо ль?
Я  бабочка, я  пламя, я  цветок,
Стервятник в небе и под небом падаль!
Пою тебя  и нету слов нежней
На празднике, на самой светлой тризне
Во имя славы истинной твоей,
Во имя смерти и во имя жизни!
Богиня, не сочти моей виной,
Что этот гимн красотами не блещет:
Весь мир трепещет под твоей рукой,
Весь мир от взгляда твоего трепещет,
И сам я, содрогаясь, бормочу
В невольном страхе строчку за строкою.
Ни силы я, ни воли не хочу 
Пошли мне долю быть самим собою!

Как я люблю живое слово!
Оно, как мир, старо и ново,
Оно встречает нас кивком,
Оно пронзает нас клинком
И, даже оступаясь в грязь,
Нас веселит, развеселясь, 
Лишь становясь еще живей
В самой неловкости своей.
Оно, как человек, страдает,
Когда порой больным бывает,
Оно, испытывая страх,
Трепещет стоном на устах,
Когда слова мы губим сами,
Их подменяя словесами.
А мы их словоблудьем душим,
Мы мрак несем их светлым душам,
Забыв, что слово без души 
Лишь звук пустой в глухой тиши.
Когда грустим мы молчаливо 
Слова не слышимы, но живы,
А если ложь слетает с губ,
То фраза  склеп и слово  труп!

Прости, о Меланхолия, певца
За то, что я покой твой нарушаю,
Морщины изможденного лица
В ладони прячу  и хвалы слагаю.
Как часто жаркой утренней порой
Мысль о тебе печаль мою врачует,
А жадный гриф летает надо мной,
Как будто вправду мертвечину чует.
Уймись, стервятник,  я пока не труп.
Сегодня пира у тебя не выйдет:
Еще слова с моих слетают губ,
Еще мои глаза глядят и видят;
Я не пронзаю ими небосклон,
Где в облачных волнах ныряют птицы:
Я вглубь смотрю, где вечный мрак и сон, 
И светом взора бездна озарится!
Как варвар перед идолом-божком,
Так я пред Меланхолией склонялся
Не раз, не два, и был ее рабом,
И вспоминал, и каялся, и клялся,
И радовался: вот летает гриф,
И радовался: гром трубит тревогу,
А ты, богиня, тайну тайн открыв,
Меня судила праведно и строго.
Гриф  твой урок, чтоб я полет постиг.
Гром  твой урок, чтоб я постиг пространство.
Мне объяснил безмолвный твой язык
Мою ничтожность и непостоянство.
Жизнь продолжает вечную игру:
Горит цветок, и расцветает пламя,
И бабочки слетаются к костру,
Смертельными прельстившись лепестками.
Есть жажда смерти  вот еще урок,
И в этой правде сомневаться надо ль?
Я  бабочка, я  пламя, я  цветок,
Стервятник в небе и под небом падаль!
Пою тебя  и нету слов нежней
На празднике, на самой светлой тризне
Во имя славы истинной твоей,
Во имя смерти и во имя жизни!
Богиня, не сочти моей виной,
Что этот гимн красотами не блещет:
Весь мир трепещет под твоей рукой,
Весь мир от взгляда твоего трепещет,
И сам я, содрогаясь, бормочу
В невольном страхе строчку за строкою.
Ни силы я, ни воли не хочу 
Пошли мне долю быть самим собою!

Как я люблю живое слово!
Оно, как мир, старо и ново,
Оно встречает нас кивком,
Оно пронзает нас клинком
И, даже оступаясь в грязь,
Нас веселит, развеселясь, 
Лишь становясь еще живей
В самой неловкости своей.
Оно, как человек, страдает,
Когда порой больным бывает,
Оно, испытывая страх,
Трепещет стоном на устах,
Когда слова мы губим сами,
Их подменяя словесами.
А мы их словоблудьем душим,
Мы мрак несем их светлым душам,
Забыв, что слово без души 
Лишь звук пустой в глухой тиши.
Когда грустим мы молчаливо 
Слова не слышимы, но живы,
А если ложь слетает с губ,
То фраза  склеп и слово  труп!