Ронин молча застыл на месте, глядя на этого странного человека с желтой кожей, привязанного к кровати. Мутный оранжевый свет переливался на его длинных прозрачных ногтях, образуя причудливые узоры бликов.
Боррос открыл глаза как раз в тот момент, когда Сталиг принялся рыться у себя в сумке. Так что именно Ронин первым заметил это и тихонько окликнул целителя.
В полумраке Ронин не смог как следует разглядеть глаза колдуна. Он заметил только их необычный удлиненный разрез.
– А, – тяжело выдохнул Боррос, – а-а.
Он несколько раз моргнул. Потом веки закрылись. Губы были сухими.
– Наркотики, – констатировал Сталиг, оттянув веко больного и рассмотрев его глаз.
– А-а, – простонал колдун.
Ронин склонился поближе к Сталигу, так, чтобы даггамы у дверей не смогли их подслушать.
– Зачем они его так наказали?
– Саардин бы, конечно, ответил, что все это сделано для того, чтобы облегчить страдания несчастного. Но я бы ему не поверил.
– Почему?
– Ну, во-первых, это не тот наркотик. Боррос уже потихоньку приходит в себя, но наркотик все еще действует. Будь это обычное успокоительное, он бы либо лежал до сих пор в отключке, либо давно бы уже очнулся и поинтересовался, что с ним происходит...
Колдун опять застонал.
– Боррос, вы меня слышите? – склонился над ним Сталиг.
Больной заметно напрягся.
– Нет, – выдохнул он едва слышно. – Нет, нет, нет... – В уголке его рта показалась слюна. – Нет, нет...
– Боже милостивый, – прошептал Сталиг.
Колдун замотал головой. Рот его искривился в беззвучном крике. Жилы вздулись на шее. Сталиг достал у себя из сумки какое-то снадобье и дал его Борросу. Тот успокоился почти сразу: глаза закрылись, дыхание стало ровнее. Целитель отер пот со лба. Ронин открыл было рот, но Сталиг остановил его взмахом руки.
– Я сделал все, что мог, – произнес он, повысив голос.
Доктор забрал свою сумку, и они с Ронином вышли из полутемной комнаты.
– Передайте вашему саардину, – буркнул Сталиг на ходу, обращаясь к даггамам, стоявшим на страже у двери, – что я вернусь на седьмую смену, чтобы проверить состояние пациента.
– Ты что-нибудь выяснил? – спросил Ронин.
Привычная обстановка действовала успокаивающе. Осветительные приборы отбрасывали тусклый свет, который казался немного зловещим. В углу, на стопке чистых табличек стояли наготове масляные светильники – на тот случай, если погаснет свет. Где попало валялись скомканные листы бумаги. На противоположной стене прямоугольником темноты чернела открытая дверь в операционную.
Сталиг покачал головой:
– Я не хочу тебя втягивать в это дело. С тебя достаточно и встречи с саардином по безопасности.
– Но ведь я...
– Я давал клятву. – Сталиг, казалось, злился на самого себя. – И если я говорю, что я ничего не помню, я действительно ничего не помню. Я – целитель. Для меня Боррос – просто еще один пациент, которому нужно помочь.
– Но он необычный пациент, – возразил Ронин. – Ты что-то узнал, но мне почему-то сказать не хочешь.
– Это слишком опасно...
– Да иди ты к черту! – воскликнул Ронин. – Я уже не ребенок, которого надо оберегать.
– Я не то имел в виду...
– Разве? Так что же тогда?
Между ними повисла пауза, и в напряженной этой тишине Ронин почувствовал реальную опасность. Если сейчас кто-то из них не заговорит, вполне вероятно, их давней дружбе придет конец. Странное ощущение. Ронин не знал, почему оно вдруг возникло, и это его беспокоило.
Сталиг опустил глаза.
– Я... я всегда относился к тебе как к сыну. Мне, как целителю, многие вещи в жизни просто недоступны... те вещи, которых я так сильно желал когда-то. Ты и твоя сестра – вы всегда были мне очень дороги. А потом... потом остался лишь ты один. – Он говорил очень медленно с трудом подбирая слова.