Ножик! зло повторил он. Тебе лишь бы продать! Ты все готов продать, мать родную продашь, если хорошо заплатят!
Ты мою мать не трожь! набычился Михаил, но тут же удивленно спросил: Ты чего, Степ? Сдурел, что ли? Ведь мы с тобой сколько лет вместе копаем всегда все по-честному, поровну никогда не собачились Ты чего?
Да я ничего опомнился Степан, поднимаясь на ноги. Ну, пора идти, а то и правда до темноты не выйдем!..
Клади сюда этот кинжал. Мишка дернул завязки мешка, где лежали сегодняшние находки помятая фляга со свастикой, позеленевшая пряжка от ремня, стальной портсигар с гравировкой «1942» и эмблема войск СС две молнии на темном фоне.
Ну уж нет! огрызнулся Степан, волком глянул на давнего приятеля и сунул кинжал за пазуху.
Степ, да что с тобой? Мишка посмотрел на него удивленно, покачал головой. Устал ты, видно!..
Он закинул мешок на плечо, повернулся спиной к другу и зашагал по тропинке, перескакивая с кочки на кочку и обходя тускло блещущие оконца воды.
Степан шел за ним, и в душе его снова поднималось непонятное глухое раздражение. Он смотрел на стриженый затылок Михаила, на его красную обветренную шею, и в голове ворочались тяжелые, темные мысли, как валуны в быстрой горной реке.
Кинжал нельзя его продавать. И отдавать никому нельзя. Этот кинжал лежал здесь шестьдесят с лишним лет, дожидаясь его, именно его, Степана. Это его вещь, его оружие. С ним его жизнь пойдет по-другому, и сам он станет совершенно другим человеком сильным, смелым, значительным.
Почему-то ему привиделся скалистый утес, возвышающийся над бурным северным морем, а вверху, над утесом, парящий в сумрачном небе белый орел
Ему приходилось прежде находить оружие пистолеты, гранаты, винтовки. Чаще истлевшие, заржавленные, ни к чему не пригодные, но иногда, случалось, и вполне сохранившиеся, боеспособные. Еще чаще попадались штыки и офицерские кортики. Но к тем находкам он относился совершенно спокойно, они не задевали его души, и Степан с легким сердцем продавал их Штандартену или другим скупщикам. Но с этим кинжалом дело обстояло совсем по-другому
Нет, его никак нельзя продавать.
Конечно, Мишка будет недоволен, но кто его слушает? Ишь, как припустил и не оглянется, не думает про друга
И вообще какой он друг? Так, попутчик ему лишь бы побольше барахла накопать да продать подороже. Как только таких земля носит?
Степан сунул руку за пазуху прикоснуться к рукоятке кинжала, погладить ее Рукоятка неожиданно ловко легла в ладонь, пальцы обхватили ее, сжались
Степан прибавил шагу, догоняя приятеля. Теперь он шел мягко, пружинисто и даже затаил дыхание, так что Мишка услышал его, только когда их разделял один шаг. Он удивленно оглянулся, округлил глаза, раскрыл рот и выдохнул:
Ты что, Степ?
Степан резко выбросил руку вперед, взмахнул, всаживая лезвие кинжала за левое ухо приятеля.
Михаил вскрикнул коротко и мучительно, ноги его подогнулись, он упал на колени, неловко попытался подняться, но глаза помутнели, покрывшись смертной пленкой, и он тяжело повалился лицом в болотную жижу.
Вот так проговорил Степан, отступая и не сводя глаз с мертвого тела. Вот так
Руки его дрожали, но рукоятка кинжала была по-прежнему крепко сжата в правой. Степан наклонился, вытер лезвие о мох. На зеленом остались темно-красные капли. Приглядевшись, Степан понял, что это вовсе не кровь, а спелые ягоды брусники. Он собрал их свободной рукой, жадно затолкал в рот, разжевал. На этот раз вкус совершенно не чувствовался как будто жуешь мокрую бумагу.
В голове тяжело бухало, перед глазами плыли красные круги. Он дышал тяжело и шумно, как будто пробежал километр с полной выкладкой или разгрузил КамАЗ кирпича.
«Что же я сделал?» подумал он удивленно, растерянно, но тут же почувствовал приятный холод металла в руке и сразу успокоился. Он сделал все правильно, сделал то, что надо. Теперь только осталось довести сделанное до конца.
Степан подхватил мертвое тело под мышки, поволок его по кочкам к большому окну темной воды, обрамленному блеклой болотной травой. Михаил сделался каким-то невероятно тяжелым, Степан пыхтел и напрягался. Труп зацепился за торчащий из земли корень, перевалился на спину.
Степан увидел широко открытые глаза друга и невольно отшатнулся, как от удара.
Что я сделал! прошептал он в ужасе, но снова перед глазами его возник мрачный утес на берегу бурного моря
Степан сжал зубы, подтащил тело к краю болотного озерца, столкнул его в темную, мутную воду.
Вода глухо булькнула, по ее поверхности побежали неясные круги, и снова все затихло.
Катя проснулась от тревожного, тоскливого завывания машины «Скорой помощи» за окном. Рядом находится больница, наверное, опять какого-нибудь бедолагу везут в реанимацию. Спасут ли?.. Скорее всего, нет. А впрочем, на все Божья воля, как говорит их библиотечная уборщица баба Зина.
Вой затих, Катя полежала немного, засыпая, и вот, когда побежали уже перед закрытыми глазами разноцветные узоры, как в детском калейдоскопе, и она задышала ровнее, в ушах раздался резкий крик, полный муки. Крик был такой явный, как будто человека мучили рядом, в соседней комнате. И такой ужасный, словно того, кто издавал этот крик, убивали, пытали, рвали на части.