— Она подняла крюк и вставила его в маленькое, обитое металлом отверстие в стене. Скрипнув, панель поддалась. Она прислонила ее к соседней стене и повернулась к Джеймсу: — Моршемы всегда были находчивыми людьми, Джеймс, и умели защитить свои дома и провизию на случай разных потрясений. Сомневаюсь, что даже Сэмюел знает, что здесь есть эта комната.
В его глазах едва теплилась искра жизни, значит, надо поторопиться.
— Сейчас я открою тебе восхитительную тайну, Джеймс. Господь пообещал, что за это отворит для меня врата рая, наградит меня и воздаст мне. Совершенная душа, застывшая во времени и предложенная Создателю во искупление грехов, совершенных ею и тобой.
Она подкатила кресло так, что оно встало на пороге, наполовину въехав в комнатку, наполовину оставшись в коптильне. Здесь, как и в большем помещении, воздух был пропитан запахом дыма, но к нему примешивался и другой, сладковатый тлетворный запах. В конце узкого пространства стоял самодельный алтарь, убранный кружевом, когда-то белым, а теперь пожелтевшим. По сторонам алтаря стояли свечи. Посередине на возвышении лежала раскрытая Библия.
Перед ней на коленях стояла Алиса Сент-Джон. Она была в том же самом платье, которое надела на встречу с Джеймсом; ладони ее были сложены в молитвенном жесте; налившийся живот нависал над коленями. Истлевшая веревка впивалась в темную, иссохшую плоть — на запястьях, под коленями и под подбородком, удерживая тело в смиренной, благочестивой позе. Поднятое кверху лицо, затуманившиеся, невидящие глаза. Светлые волосы струились по спине, доставая почти до пола.
Она застыла в позе глубочайшей покорности — мумифицированная пародия на изображение веры.
— Я расчесываю ее прекрасные волосы каждый день, Джеймс, — вполголоса проговорила Сесили, втолкнув кресло в комнатку и развернув его, чтобы хорошо видеть Алису.
Она подошла туда, где на коленях стояла ее дочь, и блаженно улыбнулась:
— Тебе не кажется, что она никогда не выглядела милее?
Она провела ладонью по светлым волосам, не заметив, что несколько длинных прядей прилипли к ее пальцам.
— Я любила ее, Джеймс, так сильно, что не могла не спасти от греха. Я отвратила ее от ада, Джеймс, как отвращу и тебя.
Сесили повернулась и улыбнулась человеку, которого ее дочь любила и отдала за него свою бессмертную душу. Потом нахмурилась, поняв, что, пока она говорила, Джеймс Моршем тихо, не издав ни звука, умер.
Помоги ей…
— Проклятие, Джереми, ты можешь заставить их шевелиться быстрее?
Берни не задавала Арчеру вопросов ни по поводу такой спешки, ни по поводу страха, застывшего на его лице. Это был ужас, от которого обрывается все внутри. Смерть, поднявшая свою отвратительную голову, предчувствие, слишком сильное, чтобы его отрицать.
— Мы успеем, Арчер.
Он пристально взглянул на нее, спрашивая себя, откуда она знает. У Арчера было ощущение, словно он увидел двухголовую кошку. Он не смог бы сказать, откуда знает, что нечто угрожает Мэри-Кейт, ее жизни. Он только знал, что должен добраться до нее, защитить и, если надо, встать между ней и этим ужасом.
За многие месяцы он ни разу не чувствовал страха. Но только не теперь. Он переживал из-за Алисы, но не меньше боялся за свою репутацию. А сейчас у него сохнет во рту и леденеют ноги.
Что это за чувство? Почему оно пронизывает его до мозга костей? Почему он так напуган?
И чей голос предостерегает его и шепчет об опасности?
Мэри-Кейт очнулась оттого, что кто-то читал молитвы. Она лежала щекой на холодном, пыльном полу, Другая ее щека непроизвольно дернулась, и Мэри-Кейт сначала подумала, что по ней ползет какое-то насекомое. Она попыталась смахнуть его и только тогда поняла, что связана и рот у нее заткнут.