Горизонт
Нечаянная грусть скользнёт на белый лист
И степь его пройдёт до кромки горизонта,
Где розовый закат размашист и лучист,
И дождь на облака наносит белый контур.
И я, как пилигрим, бреду по ковылю,
Сливаясь в той степи со светом воедино,
И только об одном я как в бреду молю
Закончить со щитом к рассвету поединок.
А пуля-дура мчит, не ведая преград,
И чистые сердца нещадно поражает,
И только на одре взлетают наугад
Оттаявшей души слова, сбиваясь в стаи
Мы все во власти тьмы и в хаосе толпы
Кидаемся вослед туманным наважденьям,
И, ведая, опять бессовестно слепы,
И мечемся в грозу, как призрачные тени.
Но в злате куполов торжественно лучист
Луч светлый, неземной опять зовёт кого-то!
Мы все сойдём туда на этот белый лист,
И растворимся там за алым горизонтом
«Похоже, что мне было грустно еще до зачатья»
Похоже, что мне было грустно еще до зачатья.
Когда я на свет явился я стал, как Сатья.
Только путал хард-рок с ваджраяной
И мозг выносил по пьяной
Лавочке.
А мысли, как в центрифуге, все в кучу
В наволочке.
Когда-то бежал впереди, а сегодня сзади.
Я в бочке метро Диоген и ищу somebody.
Невзирая на нормы приличия
Не плачь, моя Беатриче.
Бестолку.
Попробуй-ка подбери для меня
Синекдоху.
Похоже, что мы тут одни всем плевать на чудо.
В далёкий и райский сад звать теперь не буду.
Ходу, Сарданапал, ноги в руки, ходу!
Невзирая на непогоду
Побоку!
Пожалуй, давай-ка, Ева, ещё
По яблоку!
Неизречённость
По телу рифм ручьями чутких рук,
По волнам струн в ладье заворожённой
Веди меня сквозь тишину и звук
Вслед за душой в печали отражённой.
В мерцанье звёзд божественно нагой,
В деснице гроз, одетых в ливней ризы,
Небесный свет течёт в листву рекой,
Рекой из слов в купель ночного бриза.
Скользя в веках, вливаясь в тишину,
Слова бегут и раздаются снова.
Лишь мысли жизнь дана и одному
Бескрайнему, божественному, слову!
«Течёт рассвет по старой груше»
«Течёт рассвет по старой груше»
Течёт рассвет по старой груше,
И пахнет сыростью грибной.
Пойду я в сад и стану слушать,
Как ветер шепчет над рекой.
И губы вздрагивают чутко,
Когда туман кладёт стопы:
Как жаль, что жизнь одна минутка!
Как жаль, что все слова скупы!
Иная реальность
Лёгкий парус окна
Обнимает рояль.
Синий обморок пьёт безмятежье.
Фаэтон белых мух окунается вдаль
В бирюзовую свежесть.
Тает цоканье льда
Торопливых шагов
И печаль пастернаковских свечек,
И в кадильном дыму виден новый покров:
Риза кутает плечи.
Я уснул во дворе,
И созвездий цветы,
Словно ангелы с неба смотрели.
Жёлтый шмель прилетел на пустые листы,
И они облетели.
С дорогой
Весенний импрессионизм
Бюст Барклай Де Толли. Фонтан с паутиной.
Мостовая Ратушной площади вверх спиной.
От того, что Луна повисла, дорога длинной
Кажется и звезда больной.
Ряд стихов на форзаце: консервная банка
Есть расплющенный облик планеты в фас,
Круг лица преломляет не то, чтоб склянка,
А разбитый зеркалом мой Пегас
Москва
Полуночный приют сквозняка
Мчит меня по сиреневой ветке.
Ах, Москва, без тебя мне никак,
И с тобой я, как птица в клетке.
Если станет мне невмоготу,
От твоих колдовских поцелуев,
Всё равно никуда не уйду,
Хоть давно я люблю другую.
Как в глухом непролазном лесу,
Я в твоих усыпальных районах.
То ли крест здесь не свой я несу,
То ли демон кадит с амвона.
«Ночь на вкус, как тутовник пропахший морем»
Ночь на вкус, как тутовник пропахший морем,
А цвета болгарского мака.
В этой местности небо объято горем.
Хоть и местности кот наплакал.
Здесь Луна, как фонарик в руках у Бога.
А небо молчит и плачет.
И дурак собирается вновь в дорогу.
Потому что нельзя иначе.
Прибалтийские рапсодии
«О, облака Балтики летом,
Лучше вас в мире этом
Я не видел пока».
Рельсы, станции, суета
В мраке тамбура мысли кружат
Так, что если бы чьи-то уста
Дым табачный пускали снаружи.
В этом есть нечто большее, чем
Стук колёс сквозь сырые подушки.
Мы не ищем возвышенных тем,
Силясь видеть деревьев верхушки,
Мимо нас проносящих Эдем.
Москва-Тарту.
Керамический голос. Лагуна.
Полночь. Сумерки. Шёпот волн.
Рыжих листьев проносятся дюны.
Чуть заметно плывёт лунный чёлн
В ойкумене, веслом рассекая
Бастионы стальных облаков.
Только ветер, не умолкая,
Мне поёт снова песни богов,
Наши судьбы беззвучно листая.
Таллинн.
Площадь. Мокрые улицы. Мостовые.
Дождь в десятой степени. Дождь в квадрате.
Крыши зданий не иначе, как гробовые
Реже маячат в небе, чем отражаясь в асфальте.
Здесь, пожалуй, в кодексе зашифрованы слёзы:
Не случайно в воздухе часто большая влажность.
Башни, шпили, статуи приняли позы,
Придающие им то ли грацию, то ли важность,
То ли разум забытого ныне Спинозы.
Таллинн.
Я смотрю в облака, в их анфас
И профиль, в щербатые щёки.
Но беззубие близоруких глаз
Оставляет зрачки на востоке
И гортань пересохшую там,
Где вчера вверх тянулись все травы,
Звук за звуком бежал попятам,
Где бывали неправые правы,
И безумцы внимали векам.
Санкт Петербург.
Двери, окна, подъезды, дома
Время всё оставляет без смысла.
Здесь так часто сходили с ума,
Где не дни, но колючие числа
Растворялись, пьянея на дне
В безобразном оскале развалин,
Отдавая поклон старине,
Мысль приходит ужасная мне:
Тень светлей, чем её хозяин.
Санкт Петербург.