Сборник - «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск 2 стр 2.

Когда все преступленья замолятся?
Ведь, казалось, пришла пора.
Ты ответишь ли, Балка Змиёвская?
Ты ведь Бабьего Яра сестра.
Под землей столько звуков и призвуков,
стоны, крики схоронены тут.
Вижу двадцать семь тысяч призраков
по Ростову к той балке бредут.
Выжидающе ястреб нахохлился,
чтобы выклевать чьи-то глаза.
Дети, будущие Михоэлсы,
погибают, травинки грызя.
Слышу всхлипывания детские.
Ни один из них в жизни не лгал.
Гибнут будущие Плисецкие,
гибнет будущий Марк Шагал.
И подходит ко мне, тоже с палочкой,
тоже лет моих старичок:
«Заболел я тут недосыпалочкой.
Я тут сторож. Как в пепле сверчок».
Его брови седые, дремучие,
а в глазах разобраться нельзя.
«Эти стоны, сынок, меня мучают,
и ещё как их звать? «Надпися».
Я такого словечка не слыхивал,
ну а он продолжал не спеша:
«Сколько раз их меняли по-тихому,
эти самые «надпися».
Почему это в разное время
колготились, незнамо с чего,
избегаючи слова «евреи»,
и вымарывали его?
Так не шла к их начальничьей внешности
суетня вокруг слова того.
А потом воскрешали в поспешности.
Воскресить бы здесь хоть одного.
Жаль, что я не умею этого.
Попросить бы об этом небеса!
Я бы тратить всем жизнь посоветовал
на людей, а не на «надпися».

Кусками схоронена я.
Я Прохорова Людмила.
Из трех автоматов струя
меня рассекла, разломила.

Сначала меня он подшиб,
наверно, нечаянно, что ли,
с пьянчугами в масках их джип,
да так, что я взвыла от боли.

Потом они, как сгоряча,
хотя и расчетливы были,
назад крутанув, гогоча,
меня хладнокровно добили.

Машина их вроде была
без опознавательных знаков,
и, может, я не поняла,
но каждый был так одинаков.

Лицо мне замазав золой,
накрыли какою-то рванью,
и, может, был умысел злой
лишь только в самом добиваньи.

Конечно, на то и война,
что столько в ней все же оплошно,
но мудрость немногим дана,
чтоб не убивать не нарочно.

Я все-таки медсестра
мс детишками в интернате,
но стольких из них не спасла
СПИД въелся в их каждую матерь

За что убивают детей
родительские болезни
дарители стольких смертей,
когда они в тельца их влезли?

А что же такое война,
как не эпидемия тоже?
Со знаками смерти она
у шара земного по коже.

За что убивают людей,
от зависти или от злобы
как влезшие тайно микробы,
ведь каждый из нас не злодей.

Что больше ЗА ЧТО или КТО?
Всех надо найти кто убийцы
двух Кеннеди, надо добиться,
чтоб вскрылись все КТО и ЗА ЧТО.

Я, в общем-то, немолода.
Мне было уж тридцать четыре.
В любви не везло мне всегда,
и вдруг повезло в этом мире.

Нашла сразу столько детей,
как будто родив их всех сразу,
в семье обретенной своей
взрастила их новую расу.

В ней Кремль дому Белому друг,
и сдерживают свой норов,
и нету националюг,
ГУЛАГов и голодоморов.

А смирной Океевки
из нашей Макеевки
не выйдет. Не взять на испуг.

И здесь, в гаррипоттерском сне,
любая девчушка и мальчик
в подарок придумали мне
украинско-русское «мамчик»!

Над Эльбой солдатский костер
пора разводить, ветераны.
В правительства медсестер
пускай приглашают все страны.

Война это мнимый доход.
Жизнь высшая ценность святая
и станций Зима, и Дакот,
Макеевки и Китая.

Политики дети любви,
про это забывшие дети.
Политика, останови
все войны в нам данном столетьи!

Что мертвым молчать да молчать?
Не хочет никто быть забытым,
но дайте хоть нам домечтать,
ни за что ни про что убитым!

Проявите усилье,
Немедля, как можно скорее,
Верните евреев в Россию,
Верните России евреев!

Зовите, покуда не поздно,
На русском иль на иврите.
Верните нам «жидомасонов»
И всех «сионистов» верните.

Пусть даже они на Гаити
И сделались черными кожей.
«Космополитов» верните,
«Врачей-отравителей» тоже

Верните ученых, поэтов,
Артистов, кудесников смеха.
И всем объясните при этом
Отныне они не помеха.

Напротив, нам больше и не с кем
Россию тащить из болота.
Что им, с головой их еврейской,
На всех у нас хватит работы.

Когда же Россия воспрянет
С их помощью, станет всесильной,
Тогда сможем мы, как и ране,
Спасать от евреев Россию