Грудь округлилась. «А ведь она пришла в себя», подумал мистер Гибсон.
Он до поры не выдал своих чувств, улыбаясь, одобрил все ее планы и отправился на работу.
Но ехал на автобусе с расцветающей в сердце радостью. Розмари в порядке! Жива и пришла в себя! Он воскресил ее из мертвых.
Весь день это чудо согревало ему душу. Гибсон вспоминал о ней, и в нем колокольчиками звенела радость.
Вернувшись домой, чтобы отведать жаркое, полюбоваться, с каким божественным аппетитом ест Розмари, и послушать, как прошел ее день, который уже стал предтечей для следующего, он твердо заявил:
Завтра вечером мы должны кое-что отметить.
Что?
Вы можете проехать десять миль за рулем. «Арк» одолеет десять миль?
Одолеет. Почему бы нет? весело отозвалась она.
Тогда давайте поужинаем в ресторане. Он вам понравится.
Но зачем?
Кое-что отпраздновать, загадочно сказал он.
Что отпраздновать, Кеннет?
Секрет. Узнаете завтра.
Господи, да о чем же вы?
Не имеет значения, застенчиво ответил Гибсон: ему претила мысль, что нужно с кем-то поделиться своим чудом даже с ней.
Вечером следующего дня, в пятницу, допотопный автомобиль выехал на шоссе и шумно покатил на запад от города. Высокий, старомодный, он двигался неуклюже тяжело, но вместе с тем величественно, словно тучная, но не потерявшая своего достоинства матрона. Розмари в новом белом платье с пятном алых роз на груди и накинутым на плечи красным шерстяным шарфом управляла машиной без видимых усилий. «Она справляется с этим, с гордостью подумал Гибсон, потому что выздоровела».
Тогда давайте поужинаем в ресторане. Он вам понравится.
Но зачем?
Кое-что отпраздновать, загадочно сказал он.
Что отпраздновать, Кеннет?
Секрет. Узнаете завтра.
Господи, да о чем же вы?
Не имеет значения, застенчиво ответил Гибсон: ему претила мысль, что нужно с кем-то поделиться своим чудом даже с ней.
Вечером следующего дня, в пятницу, допотопный автомобиль выехал на шоссе и шумно покатил на запад от города. Высокий, старомодный, он двигался неуклюже тяжело, но вместе с тем величественно, словно тучная, но не потерявшая своего достоинства матрона. Розмари в новом белом платье с пятном алых роз на груди и накинутым на плечи красным шерстяным шарфом управляла машиной без видимых усилий. «Она справляется с этим, с гордостью подумал Гибсон, потому что выздоровела».
Гибсону пришлось заранее заказать столик ресторан был очень популярен благодаря французской кухне и особенной атмосфере в тусклом, пропитанном дымом зале всегда пахло восхитительными специями. Ресторан был не из дешевых. Но у них был особый день.
Они выпили немного вина и пробовали одно неподражаемое блюдо за другим. Гибсон, поддразнивая Розмари, по-прежнему отказывался назвать причину их безрассудной вылазки. Он наслаждался тем, что они находились вдвоем в этом пропитанном дымом и возбуждающими аппетит запахами месте, среди гула разговоров других посетителей ресторана. Понимал, что гордится собой, и знал, что Розмари испытывает те же чувства. Словно они были актерами или участниками маскарада вроде бы отбросившими свое «я», но на самом деле ставшими самими собой. Гибсон источал обаяние, был немного похож на развеселившегося пса и получал от этого истинное удовольствие. Розмари, похоже, почувствовала себя привлекательной женщиной. Какой и была на самом деле, заключил Гибсон.
На десерт они выпили кофе с коньяком. А затем на этих великосветских людей одновременно напал приступ какой-то детской веселости. Гибсон что-то говорил, получалась удачная фраза. Розмари подхватывала, стараясь перещеголять. Он не сдавался и продолжал игру. Разговор не утихал, вился по спирали, и становилось все забавнее. Собеседники вели себя вызывающе. Мистер Гибсон смеялся так громко, что пришлось закрыться салфеткой. Розмари прижала руки к вытканным на лифе платья розам, будто тоже испытывала боль. Они раскачивались в такт друг другу. Стукались головами. Впали в настоящее буйство. Раскрасневшись, с влажными, сияющими глазами, шикали друг на друга и подзуживали друг друга.
Люди поворачивались к ним, это им казалось смешнее всего, что они видели в жизни, и вызывало новый взрыв веселья. В мире не существовало ничего потешнее. Хотя они не смогли бы объяснить почему. И это их забавляло еще больше.
Окружающие, заражаясь их настроением, стали улыбаться и поглядывали с неподдельным любопытством. Пришлось взять себя в руки, сделать серьезные лица и спокойно потягивать коньяк. Но Розмари пришло в голову одно словечко, она его произнесла, и они расхохотались так, что смех унес их с земли в какое-то неведомое место.
Чтобы успокоиться, потребовалось время. Но вдруг, так же внезапно, как веселье, их охватила легкая грусть. Все. Не надо начинать сначала. Не нужно ничего продлевать. Просто хранить оставшееся от смеха приятное, словно бальзам, послевкусие.
Когда же вы мне объясните, что мы празднуем? серьезно спросила Розмари.
Сейчас. Гибсон поднял рюмку с последними каплями коньяка. Мы празднуем то, что вы снова пришли в себя.
Глаза Розмари наполнились слезами, и она ничего не ответила.