О, смотри и розочки кремовые! И розовые, и зелёные! А он без арахиса?
Обижаете! надулась продавщица. Только фундук! Только оригинальные рецептуры!
Ну да, ну да Плавали знаем. Ладно! Заверните нам один!
На сдачу прихватили пакетик развесного чая.
Долго готовились намного дольше, чем к распитию пива. Убрались в каюте, застелили стол самой белой простынёй, которую нашли, красиво расставили сервиз, потом засмущались своего простецкого вида на фоне этого средневекового утончённого излишества с лучницами решили переодеться, а заодно и побриться. Пока чайник потел боками, нагладили брюки и гюйсы, достали чистые тельняшки, оделись полностью в форму номер три, только без фуражек, пожалели, что курсантам прекратили выдавать палаши, и вот только этого штриха нам и не хватило для полного погружения в атмосферу. Расселись. Не знаю точно, применимо ли слово «расселись» к дуэту, но синонимом его не заменишь, не погрешив против истины. В середине торт, а вокруг него сервиз с чайником, блюдцами и чашечками, а уже дальше, совсем на периферии перспективы мы с Жариком, торжественные, как статуи Будды. Пьём чай, важно надувая щёки, и едим торт. Ложечками! Никого не трогаем. О высоком разговариваем и об искусстве, следим за опусканием покровов тьмы на крыши Адмиралтейства Вдруг дверь в каюту с треском распахивается, ударяется о шкаф и ме-е-едленно начинает закрываться.
Из полутьмы коридора на нас смотрит командир в плаще и со следами дождя на плечах. Ну не совсем смотрит, а скорее изображает жертву горгоны Медузы. И дверь так медленно-медленно закрывает его от наших глаз.
Не обращайте внимания, Эдуард! Это некоторые издержки воспитания в местном обществе. Так что вы там про экспозицию Малевича говорили?
Так, блядь, командир медленно ладонью открывает дверь, что здесь происходит?
А на что похоже? спрашивает Жарик.
Командир заходит внутрь с некоторой опаской. Оглядывается. Заглядывает в шкаф, в тумбочки, под матрасы и под подушки, а также за батареи центрального отопления (они не топили, конечно, но так назывались).
Где? спрашивает.
Что где?
Бабы где?
Какие бабы?
С которыми вы чай с тортом пьёте!
Так мы просто чай с тортом пьём. Но если вы баб хотите, то можем вам привести, конечно.
Так Командир садится, снимает фуражку, аккуратно кладёт её на колено, расстёгивает плащ и ослабляет белое кашне. То есть я сюда через весь город ехал абсолютно зря?
Ну отчего же зря? Вот чая попейте из фарфорового сервиза с «Киевским тортом» по оригинальной рецептуре, без арахиса.
Наливаем ему чай, режем кусок торта и дальше сидим втроём слушаем уже его рассказы про службу на Новой Земле, сушёную картошку, морковку и лук круглый год. И периодически отвечаем: нет, это мы не специально затеяли, чтобы его дураком выставить, а просто захотелось чая с тортом попить, и что такого, что прямо из фарфорового сервиза и на почти белой скатерти?
Сильно удивлялся, конечно, и до конца нам так и не поверил. Хотя если подумать, то что тут удивительного, в самом деле? Ну не все же порывы молодости направлены непременно на саморазрушение организма, верно? Случаются же и прекрасные порывы, как ни старайся их задавить. И без видимых причин в том числе тяга к прекрасному.
Писатель-прозаик. Отчасти даже маринист
Тащ капитан-лейтенант, вас к телефону! Срочно!
«Лиственница» хрипит, шипит и не проявляет никакого такта к моим сновидениям. Вахтенный этот тоже упырь нет бы проявить уважение, спуститься, в дверцу ласково постучать. Срочно у него. Ладно, знаю, кто сегодня на отработках вахты в гидрокомбинезоне раздвижной упор ставить будет. Бреду.
Эдуард! Это наш командир. Поднимись наверх. Я сейчас писателя Черкашина привезу. Хочет пофотографироваться на «Акуле».
Писатель Черкашин известен на флоте. Это такой как бы Пикуль, только для подростков. Нормального образования в военно-морском училище получить не смог, окончил какой-то там МГУ, служил замполитом (самая презираемая должность на подводных лодках), пишет книги о военно-морском флоте. В книгах много технических нонсенсов и оксюморонов, которые у моряков вызывают недоумённое поднятие фуражек бровями, но зато там есть много пафоса, прилагательных и деепричастных оборотов. А ещё есть проститутка на подводной лодке, которую отстрелили через торпедный аппарат, и она превратилась в медузу. В общем, детям нравится.
Поднимаюсь. На улице как раз лето сегодня. Солнышко так и шпарит на резине прямо яйца жарить можно (куриные, я имею в виду). Приезжают. Походили по корпусу, пофотографировались на фоне винтов/рубки/ракетной палубы всё, в общем, по стандарту. Я деликатно удаляюсь, чтоб не мешать взрослым дяденькам разговаривать.
На рубке сидит комдив-раз Паша и курит, щурясь на солнце. Сажусь рядом вниз идти неохота, пока лето.
Чё носишься? интересуется Паша.
Да Черкашина с командиром фотографировал.
Какого Черкашина?
Николая, какого ещё.
А Гоголя не было?
Какого Гоголя?
Николая, какого ещё?
Не, не было.
Не спеша докуриваем.
А в чём прикол-то был с Гоголем? уточняю у Паши.
Так он же умер, Гоголь-то.
Ну?
И Черкашин!