Ничего хорошего из этого знакомства не получится. Давай успокоимся, подруга, сказала я, испытывая похожее состояние. Главное, не рисовать радужных картин
Мы вышли на улицу и сразу увидели Хесуса. Он стоял неподалеку с двумя гитарами, кого-то ожидая. Он тоже увидел нас, и краска смущения залила его лицо. Женька сбивчиво заговорила о несомненном успехе, который вызвала его виртуозная игра на гитаре. Я тихо стояла рядом и помалкивала. Зубы мои стучали и вовсе не от вечерней прохлады. Что это было? Я испытывала непонятную слабость присутствие парня подкосило мои ножки. Мое состояние было похоже на легкое опьянение. Хесус, избегая смотреть в мою сторону, разговаривал только с Женькой. Мы опустились на лавочку и это спасло мои ослабевшие ноги. Хесус сел рядом и заговорил со мной. Потом мы танцевали, и он прикасался своей горячей щекой к моему уху, что-то тихо спрашивал и смеялся.
Me gusta mucho bailar asi! (Мне очень нравится так танцевать)
Он был рядом, но как далек от меня не дотянуться! Я наслаждалась им, как чудом, ни на что не претендуя. Так человек, созерцающий в картинной галерее признанные мировые шедевры, не посягает на единоличное владение ими. Заметив, как погрустнела Женька, Хесус растворился в толпе и вскоре вернулся в сопровождении симпатичного парня по имени Хавьер. Это было неожиданно, и Женька обрадовалась новому знакомому. Голос ее снова зажурчал ручейком. Мы вчетвером пошли гулять по дороге. Стало прохладно, и парни накинули на наши плечи свои курточки. За переездом они посадили нас в автобус.
Я не могла сомкнуть глаз до двух часов ночи. Женя тихонько посапывала рядом, а я думала о Хесусе. Что мне делать со своими чувствами? Не нужен мне никакой испанский рядом с ним. Глаза, губы, улыбка Боже! Кому достанется такое чудо?
Утром с первым автобусом мы поехали на дачу собирать малину. Заросли кустов раскинулись по всему периметру участка и казались непроходимыми дебрями зайти можно, а выйти никак.
Чтобы дело не стопорилось в руках, попробуем «боржоми» muy fuerte (очень крепкий), я выдвинула тяжелый ящик старого комода и отыскала замаскированную среди белья бутылку с отвлекающей этикеткой «Боржоми». Дабы не вызвать праведный гнев матушки, недостаток восполним ключевой водицей.
Женька одобрила мою затею радостным смехом.
Медицинский спирт, разведенный в равных пропорциях водой, ударил в голову. Нам стало радостно и привольно море по колено! Мы без страха шагнули в непролазные малиновые дебри. Ягод было много, и они сами просились в ведра. Без всякого усилия воли «развязались» язычки. Все самое сокровенное потребовало выхода. Слово за слово и Женька выболтала тайну, которую скрывали от меня полгода.
Думаешь, ты одна нравилась Борису? Не хотели тебя расстраивать: уж больно он запал тебе в душу. Помнишь тот вечер у него в общежитии? Тогда он признался Таньке, что она ему нравится.
Старая рана, не успев зарубцеваться, отозвалась острой болью. Сколько времени я ждала его! А он прорабатывал очередной вариант с моей почти подругой, живущей рядом. Почему Таня молчала, как партизан? Щадила мои чувства? Но ведь и я не предала гласности «секрет» ее любимчика Юрки. А лучше было бы «отрезать» сразу, чтобы не болело так долго!
Думаешь, ты одна нравилась Борису? Не хотели тебя расстраивать: уж больно он запал тебе в душу. Помнишь тот вечер у него в общежитии? Тогда он признался Таньке, что она ему нравится.
Старая рана, не успев зарубцеваться, отозвалась острой болью. Сколько времени я ждала его! А он прорабатывал очередной вариант с моей почти подругой, живущей рядом. Почему Таня молчала, как партизан? Щадила мои чувства? Но ведь и я не предала гласности «секрет» ее любимчика Юрки. А лучше было бы «отрезать» сразу, чтобы не болело так долго!
Ты относилась к нему лучше, чем он заслуживал, заметила Женя. Мы пытались открыть тебе глаза. Только ты никого не хотела слушать.
Когда любишь человека, кажется, что ты его хорошо знаешь, заполняя собой неизученное пространство.
У него всегда были деньги. Он занимался фарцовкой. Даже нам предлагал кофточки. Значит, постоянно крутился среди «бабья».
Боже, на что я потратила столько души! Ослепла, оглохла, никого не слушала, ничего не видела. Теперь, когда боль улеглась, мне противно думать о нем.
Не очень-то она улеглась, эта боль, если честно. Она вспыхнула с новой силой, ударила по голове и оглушила. Но, слава Богу, это прошло, как прошло воздействие крепких градусов «боржоми». Перевязав платочками ведра с ягодами, мы тронулись в обратный путь.
До вечера мы успели убрать в комнатах и принять ванну, сбегать в магазин и почистить картошку. Ровно в десять робко звякнул звонок. На пороге стояли Хесус и Хавьер, красивые, жгучие мучачос, облаченные в рабочие телогрейки советского пошива.
Пока наши гости сидели на диване и с любопытством разглядывали комнату, книги, мы с Женькой жарили картошку, поочередно исчезая на кухне. В двенадцать часов мы вышли из дому и пешком через весь город направились к автостанции. Женька и Хавьер вырвались вперед, а Хесус приотстал, удерживая меня рядом. Он вытянул из меня все и про друга, о котором я даже вспоминать не хотела, и про переписку с парнем из Перу.