Мама жалела меня. Ее воображение рисовало жуткую картину автомобильной аварии, в которой пострадал любимец дочери, и как следствие длительное пребывание несчастной жертвы на больничной койке. Она написала Веронике, чтобы та помогла разобраться в причине исчезновения Бориса и избавила сестру от душевных мук. Ох, материнское сострадательное сердце! Если бы можно было все проблемы решить с помощью ближнего человека, какой простой оказалась бы наша жизнь! Не поеду я к нему. Зачем? Унизиться, чтобы стало легче? Добиваться счастья всеми средствами? У завоеванного счастья привкус горечи. Почему же я должна сложить к его ногам свою гордость? Пусть он добивается моего расположения. Слишком большая трещина образовалась между нами.
Таня Илюшина каждый вечер ездила к Юрке ночевать, и они собирались снимать для себя комнату, чтобы жить вместе. Женька печалилась, что подруга отдалилась. Я же носила в себе «секрет», который тяготил меня, но никому даже под пытками я бы не открыла его. Как-то Юрка пригласил меня на танец и сказал, прижимая к себе: «Ты стала другая. Задумчивая». Без сомнения, он был красивым, но лицо его, круглое, белое, с усиками над яркими пухлыми губами, казалось слишком холеным и самодовольным. Мне он напоминал кота, отъевшегося на сметане, и было неприятно, что руки его тесно прилипали к моему телу.
Ты темпераментная. Мне это нравится. Я сразу понял, когда увидел тебя: вот девчонка, которая нужна мне.
А как же Таня? спросила я и вспомнила Илюшку, плачущую за шторкой, ее счастливое щебетание вокруг Юрки, когда тот появлялся после долгого отсутствия, их совместные ночевки в пустой комнате и совершенно взрослые отношения, до которых мы еще не доросли.
Я знаю, она любит меня, последнее мне отдаст, но я все больше убеждаюсь это не мое. Да и не одна она у меня, скажу честно. А вот ради тебя я бы всех бросил.
Да как ты можешь? возмутилась я. Давай сделаем вид: ты мне ничего не говорил, а я не слышала!
Я подожду, пока ты выбросишь из головы своего парня. А пока ничего не говори Тане. Пусть это будет нашим маленьким секретом.
Никаких секретов у нас быть не может! отрезала я и повела его в комнату к Тане. Спали они опять вместе, и пока он не ушел, я была не в своей тарелке.
Афанасий не появлялся целую вечность и вдруг опять пришел.
А я хочу и хочу быть с тобой! Пойдем со мной, будем вдвоем в комнате.
Он выглядел таким смешным, этот «рыжий гринго» долго-долго копит свою нежность, чтобы передать ее в пронзительно-грустном взгляде, в одном прикосновении щекой к щеке. Я молча развернулась и закрыла дверь, потому что у меня почему-то застучали зубы. Он опять приходил, стучал, но я не открыла.
Он стал захаживать в нашу комнату каждый вечер. Днем играл в футбол возле общежития, а вечером напивался, ходил по коридору и пел песни. Как-то сон сморил его, и он уснул, сидя на моей кровати. Я с трудом привела в вертикальное положение его тяжело обмякшее тело.
Я подожду, пока ты выбросишь из головы своего парня. А пока ничего не говори Тане. Пусть это будет нашим маленьким секретом.
Никаких секретов у нас быть не может! отрезала я и повела его в комнату к Тане. Спали они опять вместе, и пока он не ушел, я была не в своей тарелке.
Афанасий не появлялся целую вечность и вдруг опять пришел.
А я хочу и хочу быть с тобой! Пойдем со мной, будем вдвоем в комнате.
Он выглядел таким смешным, этот «рыжий гринго» долго-долго копит свою нежность, чтобы передать ее в пронзительно-грустном взгляде, в одном прикосновении щекой к щеке. Я молча развернулась и закрыла дверь, потому что у меня почему-то застучали зубы. Он опять приходил, стучал, но я не открыла.
Он стал захаживать в нашу комнату каждый вечер. Днем играл в футбол возле общежития, а вечером напивался, ходил по коридору и пел песни. Как-то сон сморил его, и он уснул, сидя на моей кровати. Я с трудом привела в вертикальное положение его тяжело обмякшее тело.
Пойдем, Афанасий, я провожу тебя до пятого этажа.
В холле он неожиданно пришел в себя и захватил меня в крепкие тиски, тщетно пытаясь выжать ответное чувство любви. Сопротивление было бесполезным. Я укусила ему руку.
Ну, кусай, кусай! Больно, да, но я ничего не скажу.
Одного не пойму, Афанасий, откуда у тебя берутся нечеловеческие силы, чтобы лезть ко мне?
Я же мужчина и не какой-нибудь дохляк. Мне хорошо с тобой. Я тебя пальцем не трону, только стой рядом. Были у меня девчонки, но ни с кем мне не было так хорошо.
Найди себе сговорчивую женщину.
Глупая ты. Мне никого не надо. И тебя я никому не отдам! Он обнимал меня так сильно, что трещали кости. Твой я!
Мне стало смешно. Боря тоже так говорил. И где же он теперь? Я стояла спокойно у окошка, скрестив руки.
Тебе не кажется, Афанасий, чем больше слов говорит человек, тем меньше он чувствует?
А ты совершенно спокойна, да?!
Он предпринял очередную попытку захватить меня и прижать к своему возбужденному телу. Алкоголь придавал ему неимоверную силу.
Ты одна только можешь так мучить и дразнить!
Немец ты! Гестаповец! возмущалась я, пытаясь обрести свободу. Жестокий, сам садист. Больше ко мне не приходи!