Ну, что? Подкрепился? А? Накушался? спросил вошедший дьякон. Как человек, привыкший соразмерять и взвешивать каждый свой шаг, он пытливо заглянул в лица всех присутствующих и понял, что уже свершилось.
Славная у вас рыбица! сказал Кирилл и радостно взглянул на отца, как на единственного человека, который понимает и одобряет его намерения.
Из города! сказал дьякон. У нас ведь в колодцах рыба не водится!
Тут дьякон понял, что теперь самое время развеселить всех приятной новостью.
А знаешь, Ариша, обратился он собственно к дьяконше. Кирилл-то у преосвященного был; преосвященный целовал его и сказал: «Есть, говорит, у тебя брат дьякон Назар; он, говорит, во священники просился; так ты»
И видя, что все домашние слушают его с напряженным любопытством, дьякон на минуту остановился для того, чтобы подразнить их.
Или, может, не рассказывать? А?
Ну, как же?! Что же преосвященный сказал?
Ага! Любопытно! А вот возьму и не скажу!
Ну вот еще Тогда зачем было начинать! Впрочем, дьякон в конце концов, расскажет, и, конечно, ему самому хотелось этого больше, чем всем остальным.
«Так ты, говорит, скажи ему, чтобы он приехал, и я сделаю его священником».
Сказал?
Суровое и сухое лицо дьяконши расцвело. Священство Назара это была заветная ее мечта. Даже академическая карьера Кирилла стушевывалась перед этим благом. Что Кирилл! Вольная птица, заберется куда-нибудь за две тысячи верст, и поминай его как звали. Назар же человек, привязанный к месту, коренной, куча детей у него. Он будет жить до веку на ее глазах. Да, это обидно, что младший сын ее, магистрант, идет в сельские священники, но зато какое огромное счастье, что старший сын, дьякон, будет священником, хотя бы и сельским. Мефодий радостно потирал руки; Мотя прыгала в соседней комнате, потому что ей перед Кириллом неловко было прыгать; тетушка рыдала от радости.
Да ты правду ли говоришь? допытывалась дьяконша.
Ну, вот, стану я лгать в таком предмете! А не веришь спроси у Кирилла!
Правда, правда! сказал Кирилл. Это мне сказал преосвященный!
Господи, как это чудесно!
Все были взволнованы, подходили друг к другу и делились восторженными восклицаниями, говорили о том, как будет рад Назар и его жена Луня, как они устроятся на новом месте, как отдадут старшую дочку в епархиальное училище, для чего прежде не хватало денег.
Эх, знаешь что, старуха?! Теперь я на покой, с умилением воскликнул дьякон. Пора ведь мне! Посмотри, как я сгорбился!
Куда на покой?
А так, на покой! Подам за штат и пойдем к сыну жить! Что ж мне! Мефодий скоро семинарию закончит, а Матрену на казенный кошт возьмут
Куда на покой?
А так, на покой! Подам за штат и пойдем к сыну жить! Что ж мне! Мефодий скоро семинарию закончит, а Матрену на казенный кошт возьмут
Лицо дьяконши сделалось суровым и строгим. Его как будто передернуло.
Этого никогда не будет! резко сказала она.
Ну, что ж такое?! Назар он добрый.
Все добрые, пока в кармане, а как из кармана так волками делаются Знаю я. Нет уж, лучше в работницы пойду, а на шею никому не сяду.
Кирилл смотрел на бледное лицо матери и думал о том, как, должно быть, жизнь ее несладка, если она так глубоко озлобилась. Прежде он как-то не замечал этого.
Ну, ну, пошла уже! добродушно сказал дьякон и махнул рукой в сторону жены. И вот всегда так. На людей злобится, никому не верит, даже детям своим кровным не верит.
И не верю! выразительно подтвердила дьяконша.
То-то, что не веришь. А я вот всему верю. Всякому созданию Божию верю. По-христиански.
И всякий тебя обходит за то.
А пускай его обходит. Он обходит, а я себе стою на месте. Все равно как дуб столетний: ты его хоть миллион раз обойди, а он будет стоять нерушимо. Вот оно что!..
Эта маленькая размолвка скоро была забыта. Дьякон не настаивал на своем намерении подать «за штат». Всю жизнь он уступал Арине Евстафьевне неужели же и теперь уступит? Скоро опять заговорили об архиерейской милости и вновь оживились. К вечеру созрел проект об извещении Назара.
Назар состоял дьяконом в селе Чакмарах, верстах в тридцати от Устимьевки. На другой день рано утром запрягли лошаденок в таратайку. Кирилл с Мефодием выехали со двора и направились по широкой степной дороге, которая вела в Чакмары. Солнце едва поднялось, над полем носилась утренняя прохлада. Кирилл чувствовал необычайную бодрость духа. Он говорил брату о том, что на него благотворно действует деревня и что он не променяет ее ни на какие столицы.
Что тут хорошего? Ни людей, ни развлечений. Одна скука! возразил Мефодий. Вообще, я тебя не понимаю, брат!
Если бы мне сказали это, когда я был в твоем возрасте, я точно так же не понял бы! ответил Кирилл. Тогда я, как ты теперь, тяготел к большому городу; мне казалось, что там только жизнь, а здесь сон и прозябание. Теперь я думаю иначе. Жизнь только здесь, здесь люди живут по существу, а там проделывают бесконечный ряд условностей. Все там условно: и приличие, и уважение, и порядочность, и ум, и чувство. На все есть кодекс, и человек там раб этого кодекса. Там можно жить только для себя, здесь можно кое-что уделить и ближнему. Возьми хоть это: жизнь в городе дорога. Чтобы жить прилично, надо все силы посвящать на добывание средств. У человека не остается ни времени, ни сил на то, чтобы быть человеком. А здесь жизнь стоит пустяки. Времени много, работай сколько хочешь. Здесь, и только здесь, ты хозяин своего времен, своих сил и способностей. Только здесь ты можешь отдать себя на служение ближнему!..