В общем, заключила Павлюченко, четверка смотрится в обшарпанном вагоне электрички странно. Ей самое место в роскошном салоне «Мерседеса»; на крайний случай в смежных номерах вагона СВ. И трое бойцов толстяк не в счет, он опять прикрыл глаза знают это, а точнее чувствуют. Чувствуют себя униженными, и потому глядят на остальных пассажиров яростно. Особенно, конечно, на Павлюченко.
Мария, наконец, закончила свой бесцеремонный осмотр и делано зевнула одновременно с толстяком. Она улыбнулась этому обстоятельству и отвернулась к окну. Четверка вдруг встрепенулась; все тоже дернулись взглядами к окошку. Кроме старшего тот повернул голову к пыльному окну плавно, однако первым, почти одновременно с Марией, оглядел привокзальную площадь. Там творилось что-то непонятное, явно выходившее за рамки привычного. Неторопливая, вальяжная и сытая железнодорожная милиция вдруг засуетилась; даже забегала.
Однако ни к грабителям с автоматами, ни к электричке вообще эта суета отношения не имела. Последняя протяжно загудела и двинулась в сторону Нижнего, оставляя позади зеленое здание вокзала. Совершенно спокойный голос прохрипел в динамиках: «Следующая остановка Ковров-два», и Павлюченко отвернулась от своего окна. Она отстраненно подумала, что в первый раз назвала Леху с подельниками грабителями. Отстраненно потому, что снова теперь уже с этого угла зрения прокручивала короткую встречу с тройкой качков. Да их злое нетерпение было вызвано одним парни шли на дело. Шли опробовать свои «игрушки», которые явно достались им случайно.
Ну дожи-и-ли.., мысленно протянула Павлюченко, кого же они грабить тут собрались? Меня?.. Или их?.
Она не посмотрела в сторону соседей, но почувствовала, как напрягся там старший, и еще раз удивилась его звериной интуиции.
Нет, успокоила в мыслях себя Мария, то, что в одной электричке оказались две бандгруппы это дикая, невероятная случайность Ага, в которую ты тоже вляпалась. Теперь эти случайности попрут.
Последнее было уже не предположением, а утверждением, потому что дальние двери вагона разъехались в стороны, и вагон первым вошел Леха. И он, и его дружки были по-прежнему в наглухо застегнутых куртках. В теплом, сейчас даже жарком вагоне это смотрелось, по меньшей мере, странным, но парням было не до того. Они вроде бы не крутили головами по сторонам, не зыркали взглядами по лицам пассажиров, но однозначно оценивали сейчас обстановку. А точнее искали, с кого вагона начать. Искали настоящую добычу.
И если они не оценят правильно опасность, исходящую от старшего четверки, скорее всего этот вагон они и будут грабить. Хотя бы потому, что здесь сидела Мария. Это Павлюченко поняла по оживившемуся лицу Лехи, который буквально устремился к ней. Бойцы соседи Марии на закаменевшее, ставшее на миг страшным, лицо своего начальника отреагировали одновременно и одинаково дернулись руками к предплечью. К оружию это было понятно; но тут же расслабились, вслед за старшим. Потому что тот как и Мария оценил не только выпуклости под куртками троицы, но и их твердое намерение пока миновать этот вагон.
Леха действительно пробежал мимо, попытавшись обжечь Марию взглядом. И она действительно сжалась в мнимом испуге пусть потом, когда две эти команды схлестнутся, ее никто не будет воспринимать хоть как-то серьезно. А во взгляде почти таком же, как на перроне, Павлюченко сейчас прочла густо примешанное к презрению чувство предстоящей расправы.
С каждым тяжелым шагом бандитов к Марии возвращалось старое та жизнь, в которой она была Натальей Крупиной, подполковником КГБ; сотрудником отдела, у которого не было названия. Отдела, который, несмотря на свою реальность, не оставил в сером здании на Лубянке ни одного следа, ни одной бумажки. Так, по крайней мере, утверждал непосредственный и единственный начальник, которого она знала в лицо, и которому она верила безгранично. Однако начальник и сам мог не знать всего. Поэтому в один не самый прекрасный день Наталья Крупина исчезла. А на свет появилась Мария Павлюченко. И сегодня в этом вагоне она могла оставить не один след, который могут сравнить с тем, что осталось в Москве. Если Леха с парнями вернутся. Еще не поздно было попытаться перебежать в другой вагон это было бы так естественно. А там она бы, если потребовалось, отдала бы и жалкую двадцатку, что осталась в кошельке, и сумку с разбитой банкой меда и Она даже улыбнулась, представив себе, как Леха идет по проходу, держа в одной руке «Бизон», а в другой тяжеленную сумку.
Наконец, можно было стерпеть и шлепок по заднице, или что похуже только чтобы потом проходить по делу в качестве второстепенной свидетельницы. А в том, что дело будет, она не сомневалась. Так и поступила бы Мария Павлюченко. Но теперь на жесткой деревянной скамье съежилась, якобы отходя от убийственного Лехиного взгляда, подполковник Крупина именно она сейчас сделала выбор. Выбор, который перечеркивал спокойную жизнь последних лет.
Слышь, Волчара, чуть слышно обратился к командиру один из бойцов; обратился неслышно для передней части вагона, но не для Павлюченко, теперь Крупиной, а ребятки серьезные