Все эти события пятнадцатая бригада встретила гробовым молчанием, повисшим в воздухе так же ощутимо, как табачный дым.
Кто-то, опуская в кружку с чифирем самодельный кипятильник из двух безопасных лезвий, обмотанных суровой ниткой, сказал:
Ну вот, наконец-то дождались.
Никто, правда, точно не понял, чего именно дожидался автор этой фразы. Мнения же по поводу министерской инспекции сразу разделились. Одни говорили, что теперь хлопот не оберёшься: своё начальство видели? замучает проверками да приказами. Другие ехидничали: бардаку конец. Наведут порядок, наведу-ут! Третьи, самые многочисленные, смотрели философски и всерьёз не принимали: как приехал, так и уедет.
Никто, правда, точно не понял, чего именно дожидался автор этой фразы. Мнения же по поводу министерской инспекции сразу разделились. Одни говорили, что теперь хлопот не оберёшься: своё начальство видели? замучает проверками да приказами. Другие ехидничали: бардаку конец. Наведут порядок, наведу-ут! Третьи, самые многочисленные, смотрели философски и всерьёз не принимали: как приехал, так и уедет.
И уже в самом конце выступил помбур Роговицын, любитель негритянок, маленький гнилой мужичонка, промотавший по северам полжизни. Значительно-петушиным голосом он произнёс:
Всё, бичи, кончилась наша райская жизнь. Приехать он, может, и не приедет, а вспоминать мы его теперь долго будем.
На участке установилось ожидание больших событий и, может быть, даже крутых перемен.
Через день по ледовой дороге прикатили два грузовика с рейками и дефицитной клеёнкой для наведения жилого интерьера. Привезли целую связку лозунгов на обтянутых красной тканью подрамниках. Все это свалили временно на брезенте, расстеленном прямо на льду.
Гляди-ка, навезли. Как бы лёд не треснул, всем досрочно «хана марковна» наступит.
Братцы, куда же ледовики смотрят?
Тракторист Баряба, гроза неосторожных северянок, скаля белые зубы на чёрном лице, рвал на груди тельняшку: Даешь комсомольскую стройку! И накаркал.
Что это у вас пожарный щит такой недоделанный? грозно спрашивала комсорг Оленька, которую в бригаде за глаза называли «кошечкой». В рейде «Комсомольского прожектора» кроме неё принимали участие два робких паренька.
Так ведь это Небритый промывальщик по прозвищу Князь, а по фамилии Потёмкин, растерянно моргал из-под толстых очков красными веками.
Исправить!
весь шанец на шурфовке, значит, изломался
Достать! Выписать!
а новый не дают никак, говорят: борись за экономию, тут Оленька встрепенулась, вот я и борюсь, со щита лопаты поснимал, всё равно ведь без дела висят, да и что ими потушишь-то, что ими лопатить на пожаре-то, а, дочка?
Я вам не дочка, а официальное лицо! И не надо меня учить!
Да не кричи так, Олька, мешаешь же, говорил один из её робких помощников. Он старательно и важно, под диктовку, писал в ученической тетрадке список запчастей. В механизмах он не разбирался, поэтому дело шло медленно.
Фар коп, хрюкая в кружку с чаем, диктовал Баряба.
«Господи, на что я трачу своё личное время?» думал с тоской робкий прожекторист. Как ты говоришь фар?..
«Замуж ей пора, вот она и бесится», всерьёз размышлял Стелькин.
Потом пришёл новенький блестящий самосвал. Оказалось, за металлоломом. Водила, выскочив на подножку, оторопело оглядывал пустынный горизонт и знаменитый обрыв, курящийся снежной позёмкой. Бригадир Неломайшапка, забрав с собой подвернувшегося под руку Роговицына, помчался на самосвале собирать обсадные трубы, погнутые ледовыми подвижками. «План по металлолому поневоле выполнишь», радовался Неломайшапка.
Попробуй теперь разыщи под снегом, глядя в окно, шептал вслед самосвалу взмокший у плиты Стелькин.
Вечером Роговицын в лицах рассказывал, как искали железо в затвердевших сугробах, как Неломайшапка закидывал снегом лужи отработанного масла.
Оно, говорит, масло-то, из природы вышло, в природу и уйдёт. Чего тут охранять, ага?
Все дружно ржали. Лёд трясся: за стеной на холостых оборотах молотил Барябин трактор. В старое погнутое ведро из картера капало чёрное масло.
На следующий день на участке появились незнакомые мужики в спецовках. Они шустро скатывали из кузова бочки с известью, сгружали малярный инструмент. Повар не успевал топить снег для чая: буровики сидели в столовой без питьевой воды, а на буровой, фукая краскораспылителями, копошились маляры. Приспособления для побелки, удобные на юге, на крайнем севере барахлили, вода схватывалась, и перемазанные извёсткой побельщики, матерясь, калили их паяльными лампами, и сами лезли греться в столовую.
Потом, как вихрь, опять налетел Неломайшапка и погнал всех незанятых засыпать снегом жёлтые разводы вокруг балкόв, а Роговицыну погрозил пальцем: «Смотри у меня, трепло!».
Помбур, вяло ковыряя снег лопатой, ворчал:
Бичи, кто ж меня продал?
Днем снова появился самосвал. На этот раз он привёз переносной фанерный туалет на длинных журавлиных лапах, который установили почему-то на полпути между жилыми балками и столовой. Он, как палец, одиноко торчал изо льда.
Заживём теперь по-человечески, веселился Баряба, проезжая мимо.