Основная норка все-таки была в земле, на обочине дороги. Хотя там днем было шумно, и земля даже содрогалась, когда по дороге проезжала большегрузная машина, но это было первое место, в которое она пришла из дома. Тут она вспоминала о мышиной колонии в лесу под дубом. Набегавшуюся за день Пиксу, утомление и теплота, глубокой и выстеленной перышками птиц и мягкой травой норки, клонили в сон.
Сон.
Она засыпала, и в её воображении бегали мышки по листьям лесного ковра около дуба. Не очень вкусные, но все ели желуди. За Пиксой погнался другой большой мышенок, с умненькой мордочкой и с большими усиками они бежали вместе к полю, на котором колосилась желтая пшеница с тяжелыми колосьями набитыми большими зернами. И тут Пикса оказалась около своей норки, на обочине, а большой мышонок стоял напротив её и добродушно они понюхали носы друг друга.
Весна давала себя знать и в поле появились проталины с сырой землей. Открылись и вылезли на солнце и кучи запрелой соломы, все гнезда в них устроенные были мокрые. Вот тогда предприняла Пикса поход в далекий и родной свой лесок.
Дневниковое
Время. Как я начинаю писать. Во-первых, я смотрю на часы и говорю себе, буквально приказывая: Что ж? Надо идти. И мы шествуем в таком порядке: передо мной лежит тетрадь, в руках моих авторучка, за ними я, а за мной «идет время», скромно поникнув головой, оно шагает как ломовой конь, своим размеренным шагом; или это как на похоронах: впереди на носилках, в гробу, несут «труп», за трупом идет вся процессия из тетради, ручки и моего сознания, за которым шествует Время. Труп это готовое вылиться на бумагу произведение, мой опус.
Сон.
Она засыпала, и в её воображении бегали мышки по листьям лесного ковра около дуба. Не очень вкусные, но все ели желуди. За Пиксой погнался другой большой мышенок, с умненькой мордочкой и с большими усиками они бежали вместе к полю, на котором колосилась желтая пшеница с тяжелыми колосьями набитыми большими зернами. И тут Пикса оказалась около своей норки, на обочине, а большой мышонок стоял напротив её и добродушно они понюхали носы друг друга.
Весна давала себя знать и в поле появились проталины с сырой землей. Открылись и вылезли на солнце и кучи запрелой соломы, все гнезда в них устроенные были мокрые. Вот тогда предприняла Пикса поход в далекий и родной свой лесок.
Дневниковое
Время. Как я начинаю писать. Во-первых, я смотрю на часы и говорю себе, буквально приказывая: Что ж? Надо идти. И мы шествуем в таком порядке: передо мной лежит тетрадь, в руках моих авторучка, за ними я, а за мной «идет время», скромно поникнув головой, оно шагает как ломовой конь, своим размеренным шагом; или это как на похоронах: впереди на носилках, в гробу, несут «труп», за трупом идет вся процессия из тетради, ручки и моего сознания, за которым шествует Время. Труп это готовое вылиться на бумагу произведение, мой опус.
Я знаю, (что) о чем буду писать, но не знаю, как буду писать, с чего начну и чем закончу. В голове обычно нет ни одной готовой фразы. Но стоит мне только оглядеть мысленно всё мое сочинение (оно уже сформировано и оформилось в образах) и написать стереотипное: «В таком-то месте и такой-то порой (осенней, весенней, летней)», как фразы длинной вереницей вылетают из моей души и пошла писать губерния! Пишу я тогда неудержимо и быстро, страстно, и, кажется, нет никакой силы, которая могла бы прервать течение моих мыслей.
Однако. Чтобы писать хорошо, то есть нескучно и с пользой для читателей, нужно, кроме таланта, иметь еще сноровку и опыт (который набирается годами). Нужно обладать и самым ясным представлением о своих силах.
А также необходимо иметь представление о тех, кому ты пишешь: я представляю, что рассказываю кругу своих знакомых. Читатель тот, в моем воображении является моим первым противником. Мне надо написать так, чтобы он понял, и чуточку приближенно к его языку, к его речам и его понятиям.
Другой мой противник сидит во мне самом. Это бесконечное разнообразие форм, явлений и законов и множество ими обусловленных своих и чужих мыслей. Каждую новую строчку я должен иметь ловкость выхватывать из этого громадного материала. Выхватывать самое важное и нужное, и быстро, как течет мое сознание, успеть записать. Причем, надо зорко следить, чтобы мысли передавались не по мере их накопления, а в известном порядке, необходимом для правильной компоновки картины, какую я хочу нарисовать. И всё это еще только черновик, рукопись.
А уже потом, когда я начинаю перерабатывать черновики, я стараюсь, чтобы речь моя изложенная, была бы литературна, определения были бы краткие и точные. И фразы, возможно, были бы просты и красивы. Тут уже другая работа по поиску прилагательных, причастий и деепричастий, сравнений и характеристик. Одним словом, работы немало. В одно и то же время мне приходится изображать из себя и ученого, и педагога (для пользы же пишу), и литератора (цитаты же привожу). И плохо дело, когда литератор победит во мне педагога и ученого или наоборот, одни только ученые слова различные будут.