Какое приятное совпадение. Надеюсь, от них вы узнали кое-что о наших обычаях.
Я питаю слабость к шницелю, если вы об этом.
Эберт рассмеялся (по правде говоря, Клод тоже чуть не рассмеялся); он собрал свои бумаги, засунул их обратно в кейс, резко отдал честь и ушел, заверив, что они будут часто видеться в будущем.
Как только за полковником закрылась дверь, Клод схватил Бланш за плечи; он хотел встряхнуть ее (он был взбешен ее беззаботностью, но в то же время восхищался женой). Но вместо этого яростно прижал ее к груди, как будто так мог защитить свою Бланшетту от зла, окружающего их. В конце концов, однажды он уже спас ее.
Но даже Клод сомневался, что сможет сделать это снова, учитывая обстоятельства.
Ты идиотка! прошептал Клод. Прекрасная идиотка! Ты ведь дразнила его
Он этого не понял, хихикнула Бланш. Боже, ты был бледен как привидение, когда он меня допрашивал. Хорошо, что он не смотрел на тебя! Она перестала смеяться и испустила тяжелый прерывистый вздох. Бланш не была такой сильной, какой иногда казалась; Клод всегда помнил об этом.
Бланш, будь осторожна! Сейчас это особенно важно. Нужно думать о
«Ритце»? спросила она, криво усмехнувшись. В ее помрачневшем взгляде читалось обвинение. Негодование. Ты все время думаешь о «Ритце», да, Клод?
Я этого не говорил! Ты не дала мне закончить. Но да, конечно, о «Ритце». Помни о моем положении.
Я этого не говорил! Ты не дала мне закончить. Но да, конечно, о «Ритце». Помни о моем положении.
Как будто ты позволишь мне забыть о нем! Она оттолкнула мужа, пригладила волосы.
Клод остановился в нерешительности, но потом взглянул на часы: ему нужно управлять отелем. И он понятия не имел, как это делать в новых обстоятельствах. Продовольственные пайки, немцы, поредевший персонал, секреты, секреты, секреты Непосильная задача придавила его к земле, и Клод чувствовал, что даже он, месье Аузелло, директор отеля «Ритц», споткнется, прежде чем сумеет поднять этот вес.
Бланш, извини, но у меня сейчас нет времени
Вижу, кое-что не изменилось. Она взяла из пепельницы еще горящую сигарету и быстро затянулась. Стоит «Ритцу» позвать, и ты бежишь сломя голову.
Бланш, это моя работа. Я надеюсь, что с Божьей помощью мы будем в безопасности и сможем прокормиться. Но, пожалуйста, послушай меня! Думаю, этот человек солгал: он говорит по-французски. Нацисты будут подслушивать. Всегда и везде. Даже в баре. Сегодня нам повезло, но в будущем мы должны быть осторожны.
Ох, Хло! Она снова принялась распаковывать вещи. Ты слишком волнуешься.
Потому что ты совсем не волнуешься, парировал Клод, прежде чем уйти. Ему предстояло разобраться, как управлять отелем, когда большинство его гостей были для персонала ненавистными завоевателями.
Вскоре после возвращения Аузелло возобновилась почтовая и телефонная связь. Всем, включая немецких военных, раздали продовольственные карточки. Был введен комендантский час. Приезд генерала фон Штюльпнагеля, подозрительного человека с острым носом, обставили пафосно и помпезно (нацисты настойчиво демонстрировали завоеванным народам свою военную мощь): шеренга офицеров вдоль парадных ступеней, ведущих на Вандомскую площадь, щелканье каблуков, прижатые к плечам винтовки.
Генерала сопровождал начальник штаба Ганс Шпейдель. Шпейдель, как ни странно, нравился Клоду. Очки без оправы делали его круглое лицо еще круглее; манеры Шпейделя были теплыми и непринужденными. Но Клод, естественно, не терял бдительности. Потому что этот человек все же был нацистом.
Геринг, тот самый, что любил перья марабу и употреблял морфий, занимал императорский люкс «Ритца», когда бывал в Париже. А еще у него был огромный особняк на окраине города. Немцы изгнали многих богатых парижан из их роскошных домов. Некоторые изгнанники обосновались в «Ритце»: например, Коко Шанель (ее изысканно декорированные апартаменты теперь располагались в крыле, выходящем на улицу Камбон), кинозвезда Арлетти и другие граждане, в двери которых настойчиво постучали сразу после вторжения. «Гости» нашли чрезвычайно убедительные аргументы, заставившие хозяев обменять свои дома, картины, серебро, антиквариат и семейные реликвии на номер в «Ритце». Надо признать, что в то время немногим в Париже удавалось заключить столь выгодную сделку.
По приказу Верховного командования Париж должен был вернуться к нормальной жизни: заново открылись театры, Морис Шевалье и Мистингет снова выступали в кабаре, а Эдит Пиаф пела свои грустные песни. Но большинство парижан в те первые дни и недели были слишком потрясены, слишком напуганы, чтобы снова улыбаться. Клод не мог понять, почему знаменитые артисты выступают перед нацистами, которые жаждут типичных парижских развлечений, пока Бланш не заметила, что в некотором роде он делает то же самое.
Но это моя работа, резко ответил Клод. Что будет со мной и, что еще важнее, с тобой, если я откажусь?
Если они откажутся, как ты думаешь, что с ними сделают немцы?
Клод об этом не подумал. Происходящее казалось ему категорически, катастрофически неправильным. Только сейчас он в полной мере осознал, какие темные времена наступили: сколько сложных решений придется принимать парижанам ежедневно, сколько вопросов они будут задавать себе вопросов, на которые не существует правильных ответов. Но если вы ошибетесь, если сделаете неверный выбор, то, скорее всего, попадете в тюрьму на несколько дней. Или и того хуже. А если примете решение, которое кажется правильным и приемлемым сейчас, сможете ли вы отвечать за него в будущем?