Что ты творишь? только и вымолвил в ужасе Ролиг. Что ты творишь, Брик?
Оглянулась, посмотрела уже не презрением, а как будто с жалостью. Взглянула чужими глазами. Обожгла нездешней красотой. Пригвоздила к горячему песку, словно гвоздями к палубным доскам. Секунду или две думала, что сказать онемевшему брату, потом произнесла:
Не Брик я уже. Или не видишь? Чилой меня зовут. И ты можешь звать меня Чилой. А хочешь, зови Брик. Мне все равно. Только не спрашивай меня ничего про Брик. Держись рядом, может, и вернется она, когда я уйду, а может и не вернется, или же я никуда не денусь. Только зла на меня не держи. То, что стряслось здесь, не по моей воле случилось. Сколько у вас молодых ребят в деревне?
Десятка полтора, налил глаза слезами Ролиг.
И сколько из них хотят вырваться из вашей глуши, но и в пучине не сгинуть, и о пиратскую долю не измараться?
Десятка полтора, зарыдал Ролиг.
Тогда иди за мной, сказала Брик-Чила. Путь будет длинным, месяца на два может затянуться, если не больше, мне матросы будут нужны. Я в Райдону собираюсь. Это на другой стороне Терминума.
Так у тебя корабль есть? размазал по лицу сопли и слезы Ролиг.
А в бухте что стоит? не поняла Чила.
Так он пиратский онемел Ролиг. Их же там человек сорок.
Я их всех убью, сказала Чила и взмахнула дротиком так, что Ролигу показалось, будто искры сыплются с его наконечника.
В паре лиг к западу от Опакума на пустой дороге стояли два всадника. Судя по богатой и теплой, под осень или под раннюю весну, одежде, они были важными персонами. Впрочем, всякий берканец, проживающий в одной из пяти ее столиц, узнал бы в одном из них кардинала Коронзона и немало удивился бы, потому как второй всадник, перед которым Коронзон, даже сидя на лошади, пытался склонять голову, нес на одежде, так же как и гарцующий в почтительном отдалении эскорт, цвета Фризы. Этот важный фриз седой как снег и, несмотря на возраст, на удивление широкоплечий и статный был мрачен, но спокоен.
И все же я не могу определить в точности, ваше святейшество, как будто продолжал начатый разговор Коронзон, удался обряд или нет?
Если бы он удался в той мере, в какой мы это себе представляли, сейчас бы мы наблюдали не эту погань в крепости и вокруг нее, а воссияние в славе и могуществе одного из величайших, глухо произнес вельможа. Однако ты, Коронзон, как почти никто должен понимать, что неудачей это тоже назвать нельзя, поскольку в случае неудачи ты бы лишился изрядной доли своей силы, а то и тела, которое пестуешь столько лет.
Как и все мы, захихикал Коронзон, передергивая плечами, сколько бы нас ни осталось
Десять, сказал вельможа, хотя я и не чувствую уже давно эту поганку Чилдао, которая отсасывала все эти долгие годы силу у величайшего, но, кажется, та вспышка, что обожгла нас на днях со стороны Кары Богов, все еще не означает ее гибель.
Предполагаю, что рано или поздно она допрыгается, прошептал Коронзон.
Надо не предполагать, а знать и действовать, покачал головой вельможа. Если она все еще остается в этой же маете, то добавь сюда меня, себя, Ананаэла, чтоб ему заплыть жиром в его убежищах, проныру Энея, дуру Адну, сбежавшую в свой вечный перелесок, поганца Дорпхала, который явно счел, что мы потерпели крах. Не забудь еще отшельника Зонга, который льстит себе, что правит бродячим менгиром. Сколько выходит?
Восемь, растопырил пальцы Коронзон. Восемь! Двух не хватает.
Бланс и Карбаф, скрипнул зубами вельможа. Двое самых мерзких из курро. Уж не знаю, в кого и когда они воплотятся, но если по поводу Карбафа я не удивлен, этот поганец, пожалуй, чаще прочих менял одну шкуру на другую, то насчет Бланса пока понять не могу. Он должен был рассеяться, но я не чувствую его гибели
Амма бы сказала точно, позволил себе заметить Коронзон.
Что сгинуло, то сгинуло, бросил холодный взгляд на спутника вельможа. Аммы нет. Сейчас запомни главное, кардинал. Крепость нас больше не интересует. Пусть берканцы разгребают трупы и пытаются восстановить ее, скоро они ее бросят. Эта земля отправлена навсегда. Сейчас главное сосуд, в котором заключен величайший. Его нужно оберегать. И это будет непросто, поскольку распознать его или, как мы поняли, ее, мы не можем доподлинно. Сила, которая заключила величайшего в смертную плоть, скрывает его.
Не стоит ли нам учесть эту силу в своих расчетах? склонил голову Коронзон. Откуда она?
Мы учитываем все, процедил сквозь зубы вельможа. И то, что лишь ядро, божественная искра величайшего заключена в сосуд, а вся его мощь осталась там, где и была в Колыбели, и то, что в сосуде лишь ключ к ней. И то, что нам до конца не могут быть ведомы замыслы божества. И то, что даже слабое существо может вызвать лавину, которая сносит могучие крепости. Еще раз, главное сосуд, в котором заключен величайший.
Но что с ним или с ней может произойти? не понял Коронзон. Насколько мне известно, девчонка в свите принца тьфу, молодого короля Ходы, и они уже двигаются в сторону столицы. Фризов там нет, жатва ведь завершилась?
Эта жатва не завершится, покачал головой вельможа. Она последняя и окончательная. Не вот эти легионы, а настоящее войско Фризы готовится стереть с лица Терминума Беркану. Залить эту землю берканской кровью. Отряды энсов продолжают и будут продолжать вспахивать плоть местных крестьян. Да и собственные подданные Берканы лишились разума в значительной своей части. Земля будет гореть под ногами свиты молодого короля. Но сосуд должен остаться в целости и сохранности. Пока мы не решим, что с ним делать