Мифологические конструкции и откровения по интересующей нас теме довольно быстро укоренились в сознании многих людей через прессу, разные по жанру публикации и воспоминания. Уже спустя год после окончания войны в исследовании Эдварда Серванского и Ирины Травинской доминировали «украинцы», а вместе с ними «калмыки» и «монголы», воевавшие на танках «Тигр».
Аналогичные упрощения можно встретить и в допросе офицером «Смерша» начальника IV отдела Главной комендатуры Армии Крайовой, подполковника Августина Валюша, который лишь подтвердил слабую осведомленность старшего офицерского состава АК в специфике немецких и коллаборационистских формирований: «В районах города Варшавы Старый город, Мокотув и Жолибож в подавлении восстания с первых же дней принимали участие пехотные и танковые части немецкой армии (нумерации этих частей не знаю), в частности, как я впоследствии слышал, участвовала танковая дивизия СС Викинг [из состава соединения были привлечины только 3-я батарея 5-го зенитного дивизиона СС и 5-й батальон связи СС. Прим. авт.]. В остальных же районах в подавлении восстания участвовали жандармерия и части, сформированные немцами из военнопленных (Восточный легион [Восточные войска], украинская дивизия СС Галичина [!] и части так называемой РОА [ошибка это была РОНА. Прим. авт.])»[313].
Ответственность за распространение мифов несет Анджей Помян-Довмунт, опубликовавший в 1946 г. в Лондоне «специальное» исследование «Варшавское восстание. Краткое описание проблемы». Работа, как сообщалось в книге, якобы «была написана на огромном количестве источников периода Варшавского восстания», но почему-то утонула во многих искажениях. Такие же ошибки допустил в своей книге генерал Антоний Хрущель, написавший воспоминания в Лондоне. Миф о «власовцах» также был продублирован в двух польских монографиях о Варшавском восстании. Ежи Кирхмайер и Адам Боркевич неправильно определили «восточных солдат», воевавших в Варшаве, как «власовцев», «украинцев» или «калмыков». Увы, такие взгляды и восприняло общество в Польской Народной Республике. Самая распространенная ошибка заключалась в том, что РОА путали с РОНА, и это укрепило миф о борьбе «власовцев», «украинцев» и «калмыков» с повстанцами. К сожалению, годы сознательного пренебрежения немецкими архивами ощущаются до сих пор[314].
Одним из немногих примеров знания военных вопросов и участия добровольцев Восточной и Западной Европы в борьбе с повстанцами были заявления полковника Казимира Иранка-Осмецкого[315]. Как это ни парадоксально звучит, но начальник II отдела (разведка) штаба АК не был выслушан командованием в июле 1944 г., и мало кто обратил внимание на сбалансированные суждения и информацию, содержавшиеся в его послевоенных публикациях. На этом фоне выделялась лишь небольшая работа Станислава Плоского[316]. Все же наиболее интересным примером объективности остаются почти полностью забытые материалы о возникновения восстания Казимира Иранка-Осмецкого. Некоторые из секретов Варшавского восстания, касающиеся солдат и восточноевропейских полицейских в немецкой униформе, нашли свое отражение в компетентных публикациях Института Национальной Памяти (Instytutu Pamięci Narodowej IPN)[317].
Настоящие виновники
Немцы ожидали восстания в Варшаве еще до спасения Восточного фронта в северной части Генерал-губернаторства IV танковым корпусом СС. С июля 1944 г. все силы, находившиеся на этой территории оккупированной Польши, были подняты, в соответствии с планом, по тревоге. В рамках первых двух этапов плана они получили статус частей быстрого реагирования СС и полиции (дорожная и железнодорожная полиция, СА и т. д.). Только в случае перехода к третьему этапу плана немцы предусматривали использование частей вермахта, когда вооруженное подавление восстания ложилось на плечи военного коменданта Варшавы генерал-лейтенанта Райнера Штагеля, который свидетельствовал: «Накануне, 31 июля, я вызвал к себе всех комендантов районов Варшавы, которые уже имели на руках подробные планы действия в случае восстания, и предупредил их о максимальной бдительности, так как в каждый момент нужно считаться с тем, что восстание начнется. 1 августа я информировал губернатора, командующего 9-й армией и районных комендантов о том, что сегодня ожидается выступление поляков. В тот же вечер объявил в городе осадное положение»[318].
В постоянной боевой готовности находились все тыловые части вермахта (осуществлявшие охрану мостов, военных училищ, мастерских по ремонту бронетехники), подразделения полевой жандармерии и батальоны охранной полиции, части люфтваффе (80-й зенитный полк[319] 23-й зенитной артиллерийской дивизии, наземный персонал аэродромов, подразделения связи), также подчиненные генерал-лейтенанту Штагелю. В общей сложности под его командованием находилось 13 тыс. солдат и полицейских и еще 3 тыс. военнослужащих люфтваффе и артиллеристов. В утреннем сообщении штаба вермахта в Варшаве от 1 августа 1944 г. не отмечалось ничего серьезного: «Keine besondere Ereignisse» («Без происшествий»), так было указано в 6.15 в журнале комендатуры Варшавы дежурными офицерами, капитаном Вильгельмом Хозенфельдом и обер-лейтенантом Карлом Бетчером. Казалось, что самый высокий уровень готовности, введенный генералом Штагелем перед началом Варшавского восстания, не привел к каким-либо изменениям в работе персонала. Однако, как вскоре выяснилось, он привел к хаосу компетенций между СС и полицией, с одной стороны, и вермахтом с другой.