Как я могу что-то гарантировать в независимой от меня стране? с удивлением спросил Михаил.
Внесете эти пункты в мирный договор и все! воскликнул Ильич, вы кто у нас император или просто погулять вышли? И пусть только попробуют не исполнить
Да, товарищ Ульянов, согласился император, я думаю, в данном случае это вполне возможно. Тем более что я сам буду решать, что в мирный договор вносить, а что нет. И не обессудьте, если я наложу вето на какие-нибудь благоглупости. Социальные преобразования весьма ответственное дело, и к нему нужно подходить с предельной осторожностью.
31 июля 1908 года, полдень. Венгрия, Будапешт, Южный вокзал.
Генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной.
После недолгих, но весьма продуктивных переговоров при посредстве Кобы и товарища Ленина временное революционное правительство в Будапеште согласилось принять покровительство русского императора и сопутствующие ему условия. Авторитет у Михаила Александровича сейчас на недосягаемой высоте, а его слово котируется так же твердо, как и золотой червонец. Поэтому все его обещания принимаются к обращению с тем же доверием, что и вексель знаменитого Военно-Промышленного банка, главного символа русского финансового империализма. Императорское слово солидно, надежно и является твердой гарантией достигнутых договоренностей. И вот мы оказались здесь, прямо в Будапеште, прибыв по железной дороге (при полном содействии со стороны революционных властей): штабы в классных вагонах, боевые подразделения в плацкарте, пушки на платформах, кони в теплушках. А все дело в том, что пункт третий предъявленных императором кондиций гласил, что на то время, пока в Венгрии путем всеобщих выборов не сформируется новая законная власть, ответственность за безопасность мирного населения и поддержание правопорядка берет на себя русская императорская армия.
Война с Австро-Венгрией, длившаяся меньше месяца, по большей части уже закончилась. От нее остался только очаг в Боснии-Хорватии, которым в основном теперь будет заниматься сербская армия, а русские войска густо, точно косяки идущей на нерест рыбы, поворачивают на юг, в направлении линии Фракийского фронта, лениво погромыхивающей канонадой. Там братушки уже измаялись лениво перестреливаться с турецкими аскерами, ибо Македонию и Западную Фракию они уже съели вплоть до устья реки Марица, а биться один на один с отмобилизованной османской армией силенки у них слабоваты. И наш корпус в этом движении не исключение. Тут в Будапеште вместе со мной только первая бригада корпуса; остальные его части следуют на юг, где нам в самом ближайшем будущем предстоит биться за Черноморские проливы (а если смотреть шире, то за устранение из русских соседей последнего патологически враждебного государства).
Но сейчас мы здесь, в революционном Будапеште. Обстановочка дикая помесь из сцен Парижской коммуны и нашего октября семнадцатого года. Повсюду множество красных знамен, транспарантов с надписями на венгерском языке, гуляет штатская публика, вдыхая воздух свободы и украсив себя большими сочными алыми бантами у мужчин они приколоты к петлицам, а у дам к шляпкам. Эти красные банты тут повсюду, а у тех, кто несет службу вместо них нарукавные повязки. Ими украшены железнодорожные рабочие, станционные служащие, полицейские, а также извозчики и прочие работники бытового обслуживания вплоть до лоточников, продающих горячие пирожки. Эти люди пока еще не понимают ни глубинного смысла произошедших событий, ни их ближайших и отдаленных последствий, но из их радостного и в общем непринужденного вида можно сделать вывод, что крушение старого мира поддержали самые широкие слои общества, за исключением разве что верхнего слоя сливок былой элиты. Все они рады, что война закончена, что русские армии не будут штурмовать их город, а еще тому, что в ближайшее время по домам вернутся их родные и близкие, которым не повезло (или, наоборот, повезло) попасть в русский плен.
Наиболее заметным элементом в толпе являлись так называемые народогвардейцы, одетые в еще необмятую серо-стальную форму гонведа, дополненную красными кокардами и такими же красными нарукавными повязками. По большей части они смотрятся обыкновенными мужиками (только венгерской национальности), которых бестолковые интеллигенты из старого правительства оторвали от земли в самое страдное время. Это нетерпение поскорее вернуться по домам крупными буквами читается у них в глазах, а еще им глубоко фиолетово на восьмичасовой рабочий день (ибо в деревне по сути своей он не нормирован), на всеобщее избирательное право, на свободу прессы и собраний. За революционерами они пошли, чтобы поскорее прекратить никому не нужную войну, а потом, свергнув министров-капиталистов скорее к своим полям убирать урожай, пока перезрелый колос не начал ронять зерно прямо в землю. Думаю, что вождь венгерской революции Дьюла Альпари[19], именно по причине осознания зыбкости и непредсказуемости имеющейся в его распоряжении вооруженной силы, и пошел на соглашение с нашим императором Михаилом, не вступая в жаркие дискуссии по отдельным вопросам.