«Да всю ночь на мне скакала, корова треклятая Лучше б я шары лишний раз повертел. Удоволь чего? Не знаю я таких слов, господин Тукк, простите великодушно Устал, вот и всё. И выспаться не дали. Как всегда»
Ой, дисциплинированный Троша немедля открыл глаза. Виноват, господин Кицум Уже встаю, господин Кицум
Помочь вам оправиться, господин Кицум? искусно подделывая голос, продолжила Агата, уже склонившись над котлами.
Болван!.. Тьфу, Агата, блудливая кошка, это опять ты! Который раз ловлюсь на твоём дурацком фокусе!..
Девушка-Дану фыркнула.
Пока не проснулись господин Онфим, братцы-акробатцы и прочие обитатели двух цирковых фургонов, она могла себе это позволить. Потом в ход пойдут кнуты или заклятья, терзающие плоть дочери племён Дану. Если, конечно, она не будет слушаться.
Агата пригнулась ещё ниже.
Песок да ледяная вода и оттирай, как хочешь, застывший жир с накипью. Как бы плохо ни шли дела, господин Онфим-первый и братцы-акробатцы, наушники и прихлебатели хозяина, в еде себе не отказывали. Правда, потом господин Онфим брал плётку и лично сгонял с повизгивающих братцев лишний жирок.
Привет, Троша.
Ой, привет, Агатка Он покраснел, в один миг сделавшись смуглым, точно пропечённый солнцем дикий южанин-рыбоед с Островов.
Смешно парень, которого на ярмарках каждый день подсовывали какой-нибудь купчихе, а то и скучающей барыне из благородных, пасовал и смущался перед Агатой неимоверно. Бесхитростное его сердце, похоже, навеки оказалось пленено остроухой черноволосой девчонкой-Дану, отвратной и богомерзкой Нелюдью, согласно авторитетному мнению господ богословов Мельина, южной имперской столицы.
Ты принёс воды, спасибо.
Не больно-то радостно начинать день со столь мерзкой процедуры, но что поделаешь. Никто не знает, что может вывести из себя господина Онфима-первого. Порой он не обращает на чистоту посуды никакого внимания, а порой закатывает из-за этого несусветные истерики, кончающиеся побоями и порками.
Троша хотел было ответить, но засмущался ещё больше и только махнул рукой.
Дык что я я ж завсегда
Эй, вы, там, продрали глаза, ленивые тушканы? гаркнул с козел Нодлик, вторую половину ночи просидевший за кучера. Вообще-то они с Эвелин были жонглёрами; оба то и дело наставляли друг другу рога, ссорились и дрались, однако тотчас же приходили к полному согласию, когда дело касалось насмешек или оскорблений по адресу Агаты.
Сколько мы отмахали, Нодлик?.. Давай бросай вожжи, у меня чай тут имеется, откликнулся Кицум. Холодная дорога леденит грудь и душу, пора маленько отогреться!
Агата никогда не могла понять, как можно одинаково относиться ко всем и к ней, и к Троше, и к Нодлику с Эвелин, находившим своеобразное удовольствие в том, чтобы сделать девчонке-Дану очередную гадость.
Чай? Ты сказал чай, о величайший из комиков? возопил Нодлик. Гони сюда эту драную кошку! Агата! Давай шевелись, не то мигом у нас схлопочешь!
«У нас» было сказано недаром. Эвелин никогда не упускала случая принять участие в расправе.
Оставь её, Нодлик. Она драит котлы.
А-а самое место для такого дерьма, как эти Дану. Ну тогда Трошу сюда.
Ага, ага, счас, господин Нодлик заторопился силач.
А-а самое место для такого дерьма, как эти Дану. Ну тогда Трошу сюда.
Ага, ага, счас, господин Нодлик заторопился силач.
Нодлик швырнул ему вожжи (ловко угодив при этом концом одной из них Троше в глаз) и перелез с козел внутрь фургона. Был он высок, но весь какой-то нескладный, костлявый, изломанный, с длинной унылой физиономией, оживить которую не мог никакой грим. Лоб жонглёра покрывали многочисленные ало-синюшные прыщи; редкие волосы, пегие от седины, висели сальными сосульками а ведь Нодлику по людскому счёту исполнилось всего тридцать пять!..
М уже встаём?.. осведомился хриплый голос, как будто бы принадлежавший женщине. Эй, стерва, мой завтрак готов?
«Стерва» было у Эвелин самым ласковым словом для Агаты.
Она чистит котлы, подружка, счёл нужным заметить Кицум.
Ну ты и козёл Нашёл, что ей поручить Пусть бы Онфим ей ещё и за это всыпал всё развлечение
Эвелин выбралась из-под пары одеял в отличие от Агаты, довольствовавшейся какими-то лохмотьями, у всех прочих, включая Трошу, одеяла были нормальные, господа Онфимы понимали, что от простуженного артиста толку мало. Однако мысль о том, чтобы поделиться теплом с Нелюдью-Дану не пришла в голову даже простодушному Троше. Собственно, в этом смысле он ничем не отличался от остальных.
Агата дёрнула щекой.
«Они все просто грязные свиньи. Грязные, пьяные, совокупляющиеся свиньи. Свинья может опрокинуть Дану в грязь, но истинный Дану никогда не обернёт свой гнев против неё», хотя, по правде говоря, сия сентенция, извлечённая из Atann-eeuy Akhimm, Тан-эу-Ахим, если писать примитивными людскими буквами, Царственного Шестикнижия, последнее время что-то перестала утешать Агату.
Теперь все обитатели первого фургона были в сборе. Кицум, Нодлик, Эвелин, Агата и Троша, сидящий на козлах. Позади тащился второй фургон их цирка существенно больше и богаче. Полог над ним был новым и прочным, без единой прорехи. Там ехали сам господин Онфим-первый, Еремей заклинатель змей, братцы-акробатцы и Таньша Смерть-дева, как прозывали её ярмарочные зазывалы. Сам господин Онфим, как и положено хозяину, занимался сбором денег и раздачей жалованья. Его единоутробный брат Онфим-второй сидел в Ежелине, отправляя посредством почтовых заклятий брату известия, где и когда будет выгоднее всего устроить представление.