«Что здесь делаете мужичье?Вы?С государем?За один стол?А ну пошли вон!»
С того времени минуло много лет, но мало что изменилось в отношениях между монархией, купечеством и промышленниками. В 1913 году отмечался 100-летний юбилей Торгового дома купцов Елисеевых. В зале Благородного собрания собрался цвет московской буржуазии. Хозяева и гости с нетерпением ждали появление царственных особ, и жестоко обманулись. К ним не сочли нужным прийти ни они, ни даже министр или генерал-губернатор Москвы.
Сословное неравенство продолжало разделять общество. Как и сто лет назад гвардейский офицер, женившись на купеческой дочке, был обязан подать в отставку. Это вопиющее неравенство сохранялась и в представительных органах власти. При выборах в Госдуму одному дворянскому голосу соответствовало четыре голоса из сословия купцов и промышленников, а рабочих и крестьян восемь.
В начале XIX века аристократы по-прежнему чувствовали себя «европейцами в собственной стране» и взирали на народ как на пыль у ног. Сам народ жил традиционным укладом, не ощущая духовного родства с аристократией. Эти «две нации» даже говорили на разных языках: верхи на французском, низы на русском просторечье. Мыслили они и в разных системах ценностей, не говоря уже об огромных различиях в уровнях потребления и в образе жизни.
Вместе с монархией вырождалась и властная бюрократия, окружавшая трон. Она не имела ни блеска образования, ни идеи государственности, а больше думала о том, как бы пристроить свое чадо на хлебное место, как бы заполучить государственный подряд, чтобы урвать с него куш побольше.
Современник, человек, которого трудно заподозрить в неискренности, выдающийся ученый В. Вернадский, входивший в канун революции в Госсовет Российской империи от кадетской партии, оставил такую запись в своем дневнике:
«Внешность была блестящей, чудный Мариинский дворец, чувство старых традиций во всем. В Госсовете были люди с именами Витте, Кони, Ковалевский и другие. Но не они задавали тона жадная и мелкохищническая толпа сановников, не имеющая ни блеска образования, ни идеи государственности, а думающая о том, как бы выгоднее пристроить своих детей и как бы заполучить лишние деньги».
Об этом же писал и выдающийся философ Н. Бердяев:
«Старый режим долгое время жил ложью Среди деятелей старой власти последнего периода трудно было встретить людей с ясным человеческим образом, такие люди составляли исключение, и они недолго держались. В час кончины царизма его окружали Распутин, Сухомлиновы, Штюрмеры, Протопоповы и т. п. двоящиеся и двусмысленные образы. Монархия утонула в мути, во лжи, в предательстве Она не столько была свергнута, сколько сама разложилась и пала».
Первая мировая война безжалостно обнажила все пороки монархического режима и до предела обострила все противоречия. Крестьянство изнывало от непосильного гнета, наиболее трудоспособная его часть находилось на фронте. Те, кто остался в деревне, были обложены непосильными дополнительными налогами и едва сводили концы с концами.
В главной опоре Российского государства армии и флоте царили разброд и шатания. Как вспоминал современник, видный деятель белого движения Н. Головин: «в офицерской среде поселилась ненависть к правительству, хотя при этом верность короне и Отечеству хранилиОбщее недовольство тылом, под которым, прежде всего, понималась деятельность правительства, подготовляло во всех слоях армии почву, чрезвычайно богатую для всякого рода слухов о бездарности, злоупотреблениях и даже изменах в верхах страны».
В главной опоре Российского государства армии и флоте царили разброд и шатания. Как вспоминал современник, видный деятель белого движения Н. Головин: «в офицерской среде поселилась ненависть к правительству, хотя при этом верность короне и Отечеству хранилиОбщее недовольство тылом, под которым, прежде всего, понималась деятельность правительства, подготовляло во всех слоях армии почву, чрезвычайно богатую для всякого рода слухов о бездарности, злоупотреблениях и даже изменах в верхах страны».
Близкие к этим оценкам состояния монархии язвительно, но точно высказывали союзники России. В частности, французский министр снабжения А. Тома с сарказмом отмечал:
«Россия должно быть чрезвычайно богата и очень уверена в своих силах, чтобы позволить себе роскошь иметь правительство, подобное вашему, где премьер-министр является бедствием, а военный министр катастрофой».
Не менее удручающая, чем в опоре трона армии, картина сложилась и в экономке. К февралю 1917 года царский режим по уши влез в иностранную кабалу. Британская военно-промышленная компания «Виккерс» и французская «Шнейдер» финансировали и затем реализовывали значительную часть военных заказов. Семейные корпорации Ротшильдов и Нобелей являлись хозяевами нефтяных промыслов в Баку и Грозном. Если в начале царствования Николая II иностранные компании контролировали 2030 % капитала в России, в 1913 года 6070 %, то к сентябрю 1917 года -90-95 %. В результате львиная доля доходов доставалась иностранцам. Российским промышленникам и предпринимателям оставались объедки с «барского стола».