Он не пошевелился, но, судя по всему, Кеовульфу показалось, будто он потянулся к мечу или ножу.
Закрыв глаза, Халь снова взмолился:
– Великая Мать, – начал он, но передумал, решив, что знает Великую Мать не в пример хуже, чем Брид. – Брид! – закричал он во все горло. – Почему ты покинула меня? Почему, Брид? Уж кому-кому, а тебе должно хватить сил разбить этот морок.
Но нет: ведь Троицы больше не существовало.
Кеовульф занес меч для удара, но снова заколебался.
– Халь, ради всего святого, это ты?
Мужество покинуло Халя. Он отдал бы все на свете за доспех, чтобы защититься от меча Кеовульфа. Теперь он понял, что прежде недооценивал мастерство друга, его силу и боевой дух. Уж Каспар-то, пронеслось в голове юноши, начертал бы какой-нибудь рунический символ и тем самым развеял бы наваждение. Впрочем, было уже слишком поздно: ни одна рука у него не шевелилась.
– Мать! О, Великая Мать, заставь его услышать меня! – вскричал он, когда Кеовульф вновь обрушил боевой цеп на его разбитое плечо.
Все тело свело судорогой от боли, взор помутился. Юноша выгнулся дугой, ища спасения.
Почему Кеовульф не слышит имени Великой Матери? Почему? И вдруг из мук агонии явился ответ. Потому что Кеовульф – неверующий циник, он слишком хороший воин, чтобы допустить столь безоговорочную веру во что-либо. Да сколько раз рыцарь сам говаривал, что повидал столько кровопролитных схваток, что утратил веру в богов. Но если имя Великой Матери не несет ему утешения – что тогда? Ну, разумеется, имя его родной матери! О, только как же, как же ее зовут? Халь напряг последние силы, стараясь вспомнить.
– Алиция! – завопил он во все горло. Ну, конечно же! – Алиция!
Кеовульф отступил назад.
– О, Халь, клянусь землей милосердной!
Выронив меч и цеп, рыцарь бросился на колени рядом с другом, неуверенными руками ощупывая его раны. Затем, собравшись с мыслями, сорвал с себя рубаху и принялся раздирать ее на бинты.
– О небо! Рыцарь, с которым я сражался, был весь закован в доспехи. Я слышал лязг при каждом ударе. Я хотел лишь оглушить его. О, Халь, силы небесные, что же я сделал с тобой? – шептал он, спеша остановить Халю кровь из ран.
Юноше казалось, от боли его сейчас вырвет.
– Халь, ты жив?
Торра-альтанец невнятным рыком подтвердил, что жив, хотя сейчас и жалел об этом.
Правая рука была не так уж сильно изувечена: рана пусть и длинная, но неглубокая, разрез чистый. Зашить бы, но и так заживет. А вот с левым плечом и предплечьем дело обстояло гораздо хуже. Кеовульф приложил все усилия, чтобы промыть кровавое месиво и разобраться с торчащими обломками костей.
– Тут без Брид не обойдешься, – тяжело произнес он, поглядывая на столб, хотя изображение Брид уже давно пропало.
Халь крепко зажмурился, превозмогая боль.
– Брид, где ты? Ради тебя я пересек столько миров! Найди же меня теперь! – Он с отчаянием воззрился на Кеовульфа. – Где она?
– Тс-с, Халь, спокойнее. Мы не знаем, где она, и, если не найдем Брид в самом скором времени, мне придется отнять тебе руку – иначе ты умрешь.
– Не трогай меня! – прошипел Халь, дрожа от боли.
7
Май водила пальцем по зеленоватому полукругу синяков и ссадин у себя на руке – в том месте, где оставили свой отпечаток гигантские зубы горовика. Подумать только: эти следы – единственное, что осталось у них на память о Перрене. Губы у нее задрожали, глаза обожгли горячие слезы.
– Не могу поверить, что его больше нет. – Она несколько раз шмыгнула носом и наконец начала всхлипывать. – Он ведь мог успеть к нам. Почему он даже не попытался? О, Перрен!
Папоротник молча кивнул. Он как всегда что-то энергично жевал. Каспар заметил в руке лесика обвисший мешок с едой и резко вырвал его.