И надо в этих серых буднях
Нам сохранить любовь, мой друг.
Чтоб с нами вновь случилось чудо,
Капель апрельская тук-тук
После того как растаял последний звук, воцарилась тишина. И лишь минут через пять Мирослава тихо спросила:
После того как растаял последний звук, воцарилась тишина. И лишь минут через пять Мирослава тихо спросила:
Шура! А ты точно не влюбился в эту Нонну?
Точно, ответил он, так что не переживай, сестрёнка. Кстати, у Нонны есть жених. И вы оба, он окинул взглядом Волгину и Миндаугаса, ни за что не догадаетесь, как его имя и фамилия.
Где уж нам, убогим, притворно вздохнула Мирослава, и взгляд её стал хитрым, как у лисы Алисы из «Буратино». Но Наполеонов ничего не заметил и проговорил тоном благодетеля:
Борислав Богданович Труба любимый человек Нонны, студент филфака.
Что ж, сказала Мирослава, мы рады за Нонну и её Трубу. Но лично мне не даёт покоя одна вещь.
Какая? заинтересовался следователь.
Тебе не кажется, что первая жена Сафронкова и вторая имеют большое внешнее сходство?
Я тоже обратил на это внимание, согласился Наполеонов и как бы невзначай спросил: А где ты видела первую жену Данилы Ильича?
Неважно, не поддалась на его уловку Мирослава.
«Ещё как важно», подумал Наполеонов, но настаивать не стал, ведь всё равно не скажет. Зато для себя сделал отметку, что Мирослава, скорее всего, тоже занялась этим делом.
Нередко мужчины, так же, впрочем, как и женщины, выбирают жён и мужей одного типа, заметил Морис.
С этим можно согласиться, ответила Мирослава. Но у меня сложилось такое впечатление, что София в юности была почти такой же, как Софья. Правда, с небольшой поправкой.
С какой же? не выдержал Наполеонов.
София голубоглазая блондинка от природы, а у Софьи волосы крашеные, а на глазах линзы.
Угу, согласился Наполеонов и заметил ехидно: Как же ты их хорошо рассмотрела.
По всей видимости, Сафронков попытался войти в одну реку дважды, грустно проговорил Морис.
Точно. И остался у разбитого корыта, отрезал следователь.
Возможно, на самом деле Сафронков любит свою первую жену, предположил Морис, его вторая женитьба всего лишь неудачная попытка вернуться в юность.
Так и я о том же, мил человек, хмыкнул следователь.
И тем не менее жёны Сафронкова очень разные. Первая элегантная и умная, а вторая всего лишь охотница за шикарной жизнью.
Я уверен, что Данила Ильич ещё захочет вернуться к Софии Александровне, но ничего у него не получится, серьёзно проговорил Наполеонов.
Почему? спросил Морис.
Потому что первая его жена женщина гордая и не захочет начинать всё сначала с тем, кто её единожды предал.
Мне кажется, что если по-настоящему любишь человека, то многое ему прощаешь. Разве не так? спросил Морис.
Его вопрос остался без ответа.
«У Софии уже есть человек, который знает настоящую цену этой женщины», подумала про себя Мирослава.
Во взгляде Шуры, когда он смотрел на Мориса, было написано: «Святая простота». А переведя взгляд на Мирославу, Наполеонов мысленно вздохнул: «Неужели Славка не понимает, какой клад ей сам в руки плывёт? Девчонки из-за такого парня, как Морис, порвать друг друга готовы! А этой всё хоть бы хны!»
Глава 21
У Эдуарда Иннокентьевича Кобенко невыносимо разболелись зуб и голова одновременно, он не спал всю ночь, то ворочаясь с боку на бок, то вскакивая с постели, бегал по квартире, на кухне полоскал зуб чайной содой, а потом не выдержал и позвонил Кутафьевой.
Она долго не брала телефон, и только спустя минуты три он услышал её сонный голос:
Эдик?!
Алина, ты не спишь? задал он глупый вопрос.
Уже нет, ответила она, и он догадался, что Алина зевает. Два часа ночи!
Прости
Что случилось?
У меня зуб болит, пожаловался он тоном обиженного ребёнка.
Я сейчас приеду, вздохнула Кутафьева.
Нет, не надо, испуганно проговорил он, представив, как она одна едет по ночному городу.
Тебе же плохо
Эдуарду Иннокентьевичу хотелось закричать: «Да, мне очень, очень плохо», но он сдержался и попросил:
Алин, ты мне только скажи, что можно выпить, чтобы снять боль? И я до утра как-нибудь перекантуюсь.
Кетонал. Но у тебя ведь нет?
Я у соседки спрошу. У неё на дому целая аптека! Я видел. Чего там только нет.
Эдик! Какая соседка?! Два часа ночи!
Елизавета Петровна всё равно не спит. У неё бессонница, она по ночам Гоголя читает.
Почему Гоголя?
Она говорит, что он лучшее средство для снятия стрессов, а западные фильмы ужасов Николаю Васильевичу в подмётки не годятся.
Почему Гоголя?
Она говорит, что он лучшее средство для снятия стрессов, а западные фильмы ужасов Николаю Васильевичу в подмётки не годятся.
Может, оно и так, вздохнула Алина и велела: Ладно, иди спроси. Если она тебя веником отлупит, то я заеду в аптеку, куплю лекарство и привезу.
Не надо, я сам. Я же не инвалид какой-то.
Она хотела спросить, зачем тогда звонил, но промолчала. А он ответил на её неозвученный вопрос:
Я просто хотел услышать хоть чей-то родной голос. Не брату же мне в Канаду звонить.
«И то верно», мысленно согласилась она и отключилась.
Кобенко был прав, ему не пришлось будить соседку, баба Лиза бодрствовала. Узнав о проблемах Эдуарда, она сразу дала ему таблетку, потом велела открыть рот. Эдуард Иннокентьевич подчинился. Баба Лиза недолго думая накапала ему на зуб гвоздичного масла и велела залепить ваткой. Домой она его не отпустила. Посадила в кресло-качалку, накрыла клетчатым пледом, пахнущим ванилью, и велела посидеть смирно. Сама же стала читать ему вслух «Вия». Зуб успокоился, и Эдуард Иннокентьевич, слушая о свалившихся на голову странствующего философа Хомы испытаниях, заснул сном младенца. Проснулся же он от страшного возгласа: «Поднимите мне веки!»