То есть вы забыли, что в книге были фейковые цитаты? спросил я.
«Забыл» слишком уж легко снимает меня с крючка, ответил он. Я не хотел вспоминать. Так что и не старался. Я отлично все написал. Так к чему проверки?
Значит, вы поступили небрежно?
Я не хочу винить во всем одну небрежность, сказал он. Это небрежность и фальшь. Небрежность и ложь. Я солгал, чтобы скрыть небрежность.
Я подумал, что сказать Джоне, что он написал отличную речь, было, вероятно, неверным ходом. По правде говоря, мне стоило перечитать ее в самолете еще три-четыре раза, потому что слова все кружились по странице, и я никак не мог понять это свидетельствует о проблемах с концентрацией внимания с моей стороны или о мудреном выражении мыслей Джоной. Но, как и все журналисты, я люблю эксклюзивы эксклюзив загоняет в угол громкие провалы. И я решил, что сказать ему, что речь отличная, значит повысить свой шанс на проведение интервью.
Я очень тщательно над ней работал, сказал Джона. Во время выступления я смотрел на ленту Твиттера, и те вещи, которые писали люди Некоторые посчитали аналогию с ФБР худшей вещью на планете. Но это не было каким-то обманным трюком. Так я осмысляю мир. Так я думаю. Очевидно, что это было ошибкой. Но Он осекся.
Эта лента! сказал я.
Я пытался извиниться, но видеть реакцию на это в прямом эфире Я не знал, смогу ли дойти до конца. Мне пришлось щелкнуть эмоциональным выключателем где-то внутри себя. Думаю, мне нужно было закрыться.
Какие из твитов вам запомнились больше всего?
Не самые жестокие, потому что их как раз было легко списать со счетов, сказал он. А те, в которых под отзывчивостью прятался нож.
Например?
Я не хочу
Джона сказал, что не ему судить, почему людей «так разозлили» его извинения. Я сказал, что, по моему мнению, виной всему то, что речь звучала слишком уж похоже на выступления прежнего Джоны Лерера. Люди хотели увидеть, что он каким-то образом изменился. То, что он не выглядел очевидно загнанным в угол, дало людям повод выдвинуть собственные предположения, представить его монстром, невосприимчивым к стыду.
Какие из твитов вам запомнились больше всего?
Не самые жестокие, потому что их как раз было легко списать со счетов, сказал он. А те, в которых под отзывчивостью прятался нож.
Например?
Я не хочу
Джона сказал, что не ему судить, почему людей «так разозлили» его извинения. Я сказал, что, по моему мнению, виной всему то, что речь звучала слишком уж похоже на выступления прежнего Джоны Лерера. Люди хотели увидеть, что он каким-то образом изменился. То, что он не выглядел очевидно загнанным в угол, дало людям повод выдвинуть собственные предположения, представить его монстром, невосприимчивым к стыду.
Они не хотели, чтобы вы искали какую-то интеллектуальную подоплеку, сказал я. Они хотели, чтобы вы показали свои эмоции. Если бы вы были более эмоциональным, они бы охотнее на это повелись.
Джона вздохнул.
Возможно, эта стратегия оказалась бы успешнее, сказал он. Но это не то, что мне хотелось изобразить на сцене. Не то, чем я хотел бы поделиться со всей Вселенной, с каждым пользователем Твиттера. Я не хотел рассказывать о том, как эта ситуация сломала меня. Это то, с чем мне предстояло разобраться самостоятельно, в чем мне помогали только мои близкие. И это однозначно не то, о чем я хотел бы рассказать, поднявшись на сцену перед всем Интернетом.
Почему нет? спросил я.
Господи, да я не знаю, сказал Джона. Вы бы смогли?
Да, ответил я. Думаю, что да. И думаю, это значит, что я бы лучше вас удержался на плаву.
Как бы тогда звучала извинительная речь Джона Ронсона? спросил Джона. Что бы вы сказали?
Так, начал я. Я бы сказал Ну Я Привет. Я Джон Ронсон, и я хочу извиниться за Я споткнулся. Что бы я сказал? Я прочистил горло. Я хочу, чтобы все знали, что мне действительно жаль
Джона терпеливо выслушал меня. Я закончил. Несмотря на то, что для меня это все было понарошку, я почувствовал себя выжатым. И это я даже не приблизился к цели в своей речи.
Случившееся с вами это мой самый страшный кошмар, сказал я.
Да, ответил Джона. Он был и моим тоже.
Прошло еще четыре месяца. Зима сменилась ранним летом. Затем, неожиданно, Эндрю Вайли начал продвигать среди нью-йоркских издателей синопсис новой книги Джоны Лерера. «Книга о любви»[21]. Синопсис моментально слили в «Нью-Йорк таймс».
В нем Джона описал момент, в котором он почувствовал «дрожь голосового сообщения»:
Меня разоблачили. Меня стошнило в мусорный бак, а потом я заплакал. Почему я плакал? Меня поймали на лжи, на отчаянной попытке скрыть свои ошибки. И мне стало ясно, что в течение 24 часов начнется мой крах. Я потеряю свою работу и свою репутацию. Мой личный стыд станет достоянием общественности.
Джона уехал из Сент-Луиса в Лос-Анджелес в костюме и рубашке, «которые были покрыты пятнами пота и рвоты»:
Я открываю входную дверь, снимаю грязную рубашку и всхлипываю у жены на плече. Она беспокоится обо мне, но недоумевает: как я, черт возьми, мог быть таким беспечным? Мне нечего на это ответить.
Медиа-сообщество Нью-Йорка заявило о решительном равнодушии к страданиям Джоны. «Мусорный бак отличный выбор детали для компульсивного плагиатора, написал Том Скокка в Гокер. И да: найди двух свидетелей, которые видели тебя блюющим именно в то время и в том месте, как ты уверяешь. Или даже не утруждайся».