Можно отдохнуть и набраться сил для очередной битвы с миром за благополучие моих родных.
И чего расселась? визгливо заблажила мать, выглянув из кухни. Хочешь, чтоб об твои ноги все спотыкались?!
Я закрыла глаза, досчитала до десяти и медленно поднялась. Все в порядке. Сейчас я сделаю себе чай, закроюсь в комнате и отдохну. Нужно просто сделать еще одно усилие. Главное, не обращать внимание на мать, не ругаться с ней ничем хорошим это не закончится, только сил потрачу столько, что уже только вечный отдых поможет.
Стоило мне упасть в кресло и расслабленно выдохнуть, чувствуя, как начинают ныть задубевшие мышцы, как мне на колени плюхнулась мелкая, жаждущая внимания.
Чего тебе, пушистая? не открывая глаз, поинтересовалась я замогильным голосом.
А ты сегодня будешь шить? Ее звонкий голос ввинчивался в голову, вызывая мигрень. Можно, я помогу? Я умею! У нас уже был урок труда, и я выучила целых три стежка!
Нет, пушистая, я вздохнула, аккуратно спихивая назойливую младшую сестру с колен. Не буду.
Она так удивилась, что покорно сползла на пол.
А когда будешь? Ты же каждую осень кучу красивых платьев шьешь! Я тоже так хочу!
Я больше не шью, терпеливо принялась объяснять я, чуя, что иначе не знать мне покоя. Я сейчас учусь и работаю, потому что маме плохо, а деньги у нас заканчиваются. А шить мне некогда.
Я постаралась подавить болезненный вдох. Объяснить то же самое ребятам в реконструкторском клубе оказалось сложно. Они смотрели на меня, как на предательницу.
Слушай, говорил, едва сдерживая крик, наш главный. До фестиваля месяц. Без твоей помощи мы просто не успеем пошить все костюмы!
Вадь, я все понимаю. Но я предупреждала, что уйду, предупреждала еще весной!
Так помоги нам с костюмами и вали!
Так заплатите мне за них, огрызнулась я и тут же прикусила язык. Я не хотела говорить им, что дома уже которую неделю из еды пустые макароны, сестре к учебному году нужна новая форма, мать стремительно пропивает остатки денег, а студентам за работу платят копейки, даже если работать все свободное время, безжалостно выгрызая его у сна.
Мне было стыдно, невыносимо стыдно говорить о проблемах в семье, особенно о мамином алкоголизме. Я еще надеялась, что она успокоится, наконец, смирится со смертью отца и вспомнит, что в ее жизни еще есть мы.
Я не знаю, что должно было бы произойти, чтобы я вывалила грязное белье перед другими, пусть и считала их своими друзьями.
Чтобы как-то сгладить эффект от прошлой реплики, я уже мягче сказала:
Вадим, поверь, я просто физически не успеваю вам помочь. Все что я могу, поискать кого-то другого.
Он только скривился и отмахнулся: иди, мол, без тебя найдем. Тогда было безумно обидно. Сейчас, невидящим взглядом пялясь в книгу и не разбирая ни строчки, я чувствовала себя виноватой и перед ними.
Из размышлений меня вывел очередной писк сестры, жаждущей внимания. Со вздохом я повернулась в ее сторону:
Что случилось?
Помоги мне с домашним заданием! с улыбкой Марья протянула мне тетрадь с ровными рядами цифр. Я недовольно покосилась на часы: двенадцать минут из получаса, щедро оставленного на отдых, уже истекли.
Ты сама не справишься? безнадежно уточнила я, понимая, что общительная сестра не отстанет. Не к матери же ее посылать!
Справлюсь! Но вдвоем веселее.
В последнем она ошиблась. Я старалась выгадать хоть пять минут перед очередным погружением в омут работы и объясняла примеры скупо, не отвлекаясь на шутки Марьи и щебечущую болтовню. Она быстро заскучала и, едва дождавшись, когда я решу ей задания, с обиженным вздохом заявила:
Ты скучная!
Я уставшая, поправила ее я, глядя на часы. Читать уже не имело смысла, осталось только закрыть глаза и мысленно отсчитывать последние минуты отдыха.
Марья насупилась и отвернулась. Наверное, стоило обнять малышку и уверить, что я по-прежнему люблю ее и ценю, в конце концов, сестра у меня только одна. Но я просто не нашла в себе сил пошевелиться, пока требовательно не пропищал таймер.
Какие же у нее глаза? Светлые серые или голубые?
Я тянулась от воспоминания к воспоминанию, они выцветали и рассыпались, как тонкая бумага от убийственного жара. Я перебирала их, как елочные шарики, когда-то разноцветные, но давно уже выцветшие, побелевшие. И они трескались под пальцами, рассыпались мелкими осколками, раня пальцы, ничего не оставляя после себя.
Ма
Я всегда звала ее «пушистой» за волнистые волосы, окружающие круглое лицо темным одуванчиком. Расчесать малявку казалось подвигом: она ни минуты не могла просидеть на месте, постоянно вертелась и смеялась, а расческа намертво увязала в непослушных волосах. Некоторые проигрывали бой с прической Марьи с разгромным счетом, теряя в неравном бою зубцы.
Я возмущалась, когда родители, не спросив меня, решили обзавестись вторым ребенком. Я недовольно бурчала, когда младенец требовательно плакал по ночам. Но из сморщенного свертка странное существо, которое полагалось называть «сестра», превратилось в непоседливое и смешливое чудовище.
Она стала моей соратницей по играм и проказам, самой верной подругой и единственной хранительницей моих глупых детских тайн. Мы вместе нарушали запреты, исследовали заброшенные дома и играли в благородных разбойников. Я забывала, что Марья младшая. Помнила только одно сестра.