Затем, усевшись за стол, он написал короткие записки секретарю и, дворецкому, распорядившись, чтобы они продолжали вести все дела как обычно. Он также хотел было написать брату и сестре, но в последний миг передумал. Еще успеется.
Пока герцог писал, Хаббл упаковал его вещи в седельные сумки. Когда хозяин кончил писать, он сдержанным голосом спросил:
— А по какому адресу мне пересылать срочные письма, ваша светлость?
— Ни по какому, — ответил Стивен, запечатав последнюю записку. — Я не хочу получать никаких писем.
— Но, сэр, — хотел было возразить лакей, но тут же прикусил язык, перехватив острый взгляд герцога, и довольствовался вопросом: — И долго вы будете в отсутствии, ваша светлость?
— Понятия не имею, — пробурчал Стивен. — Вернусь, когда захочу. Ни на один миг раньше.
— Сэр, вы не можете сбежать вот так! — в отчаянии воскликнул Хаббл.
— Я, позволь тебе напомнить, вельможный герцог Ашбертон, — с горечью произнес Стивен. — И могу, черт возьми, делать все, что мне вздумается.
«Не могу лишь одного — жить», — мысленно добавил он.
Приподняв седельные сумки, он вдруг вспомнил, что забыл нечто важное, а именно флакон с пилюлями. Только для него и оставалось место в переполненных сумках.
Повернувшись на пятках, он направился к двери. Он не имел представления, сколько времени ему еще отпущено, но был полон решимости использовать его все, до последней минуты.
Глава 2
— Роза! — позвала Мария Фицджералд. — У меня отваливается левое крыло.
— Минуточку, мама, — откликнулась Розалинда, прикрепляя к стене большого сарая край серо-голубого задника, который попеременно изображал то обстановку королевского дворца, то туманное море, а то и волшебную пещеру. Прикрепив другой конец длинного, футов в двадцать, задника, она поспешила на помощь матери.
Большой сарай, где через несколько минут театральная труппа Фицджералда готовилась дать представление, был полон народу. Хотя спектакль «Буря» давался в небольшом провинциальном городке и профессиональные актеры составляли лишь половину труппы, все делалось всерьез, без всякой халтуры.
Одно из серебристых крыльев Марии и в самом деле отваливалось. Вооружившись иголкой и ниткой, Розалинда сказала матери:
— Повернись.
Мария послушно повернулась. Ее пышные формы мало подходили для образа бесплотного духа Ариэля в пьесе Шекспира. Однако можно было не сомневаться, что ее прозрачное, ниспадающее воздушными складками одеяние получит одобрение у всех зрителей-мужчин; что до ее таланта, то он позволял ей с успехом выступать в любой роли.
Быстрыми стежками Розалинда пришила отваливающееся крыло.
— Готово. Только, пожалуйста, постарайся не задевать деревья, а то опять может отлететь.
Мария рассмеялась, и в этот миг звонкое сопрано жалобно пропело:
— Роза, ты просто позарез мне нужна. Я не могу найти ожерелье Миранды.
Скосив глаза, Розалинда ответила на зов своей младшей сестры Джессики, родной дочери Марии и Томаса Фицджералд, унаследовавшей от родителей и красоту, и темперамент. Вскинув темные ресницы, Джессика драматическим тоном заявила:
— Если на моей шее не будет сверкающего ожерелья, жители станут таращить глаза только на Эдмунда, а это может нарушить гармоничное построение пьесы.
Розалинда насмешливо фыркнула:
— Ты отлично знаешь, что, когда мамы нет на сцене, мужчины глазеют только на тебя. А твое ожерелье, по-моему, в этом сундуке.
Джессика сунула руку в сундук, который использовался еще и как предмет обстановки в пещере Просперо. И через мгновение вытащила оттуда длинную шелковую веревку с прикрепленными к ней позолоченными раковинами, морскими звездами и коньками.
— Вот оно.