И что — можно подумать, будто такое усердие хоть что-то дало.
По крайней мере, комиссар не ходит вокруг да около. Ред решает тоже действовать напрямик.
— Не слишком хорошо. За более чем четыре месяца мы практически ничего не добились.
— Ничего?
«Сам знаешь, что ничего, индюк хренов. Стал бы ты вообще приглашать — прошу прощения, вызывать — меня сюда, будь у нас заключенный под стражу подозреваемый и приличный материал для обвинительного заключения?»
Ред сохраняет нейтральное выражение лица.
— Ничего. Наш убийца… — в присутствии комиссара Ред не называет его Серебряным Языком, — не оставляет на местах преступления никаких улик. Вскрытие всех четырех тел ничего не прояснило. Друзья, соседи, прохожие — все они ничего не видели. Никаких признаков взлома или воздействия отмычки. Либо жертвы сами впускают преступника, уж не знаю почему, либо он влезает в открытые окна. Убийства начались в мае, когда уже было не по сезону жарко, так что люди действительно оставляют окна открытыми на ночь. И сами жертвы не имеют между собой ничего общего, их объединила только смерть. Ни общих друзей, ни общих интересов. Каждая связь, которую мы прослеживаем, рано или поздно обрывается. Что, не сомневаюсь, вам известно.
— Да, в общих чертах. Но уж будь добр, просвети меня.
«Ах ты задница! — думает Ред. — Только этого мне и не хватало».
— Поначалу мы разрабатывали гомосексуальную версию — все три первые жертвы, как минимум, экспериментировали с той или иной формой гомосексуальности. Но последний из убитых, Барт Миллер, по всем сведениям, придерживался традиционной ориентации, причем отличался избыточным либидо. Под то предположение, что убийца выискивает мужчин, проживающих в одиночку, не подпадает Джеймс Бакстон, живший с братом. Кстати, их квартира была единственным местом убийства, в которую не было входа с первого этажа. Барт Миллер имел дело с кожей, и можно было бы предположить, что способ убийства как-то связан с его профессией, но то, как погибли остальные, никоим образом не указывает на род их занятий. Конечно, если у нас появится бухгалтер, которого доведут до смерти занудством, нам, видимо, придется пересмотреть эту точку зрения.
Комиссар не смеется.
— И стало быть, вы ждете перелома?
— Вовсе нет, — отвечает, защищаясь, Ред. — Мы ничего не ждем. Мы делаем все возможное, чтобы этот перелом наступил.
— А это вероятно?
— Не знаю. Очевидно, что пока нет признаков ничего подобного. Но перелом, или прорыв, потому так и называется, что происходит внезапно, когда его меньше всего ждешь. Наш убийца может оставить отпечаток пальца, что-то пролить, кто-то может его заметить — и тогда у нас будет с чем работать.
— Но на данный момент вы гоняетесь за тенью?
Ред вздыхает.
— Да. Сейчас мы гоняемся за тенью.
Комиссар вертит в руках пресс-папье из зеленого стекла.
— А ты, Ред? Как ты с этим справляешься?
Так вот, стало быть, из-за чего этот вызов.
— Да нормально.
— Это не оказывает влияния на твое… э… состояние психики? Ни в каком смысле?
«Состояние психики? Нет, я просто тихонько схожу с ума. Не беспокойся обо мне».
— Ну, поскольку и сам я, и вся наша команда работаем без продыху, все мы чертовски устали, и нервы, в этом смысле, у нас на пределе.
— Давно ты общался с психотерапевтом?
— Был у нее на днях. Это часть обязательного ежеквартального обследования.
— Знаешь, что она сказала?
— Нет, не знаю. Хотя предполагаю, что она удовлетворена.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что ничего другого от нее не слышал.