Лично я считаю, что ты не прав, хотя допускаю, что могу ошибаться и со временем твоя правота будет доказана. И только тогда мы сможем выступить с публичным заявлением, никак не раньше. Сообщить о том, что мы знаем, а не о том, что нам, может быть, мерещится. А пока у нас остается слишком много сомнений. Что произойдет, если ты сделаешь это объявление и окажется, что ты не прав? Что, если теория о серийном убийце геев — это всего лишь мираж? Мы не только лишимся всякого доверия, но и дезориентируем общественность, чем крайне порадуем убийцу. Он просто не поверит такой удаче. На мой взгляд, это слишком рискованно.
Спор похож на судебный процесс с состязательностью сторон. Обвинение и защита выдвигают свои доводы, а ему, Реду, уготована роль судьи.
Он смотрит на свои руки и обдумывает возможности.
Если они сделают заявление, — разумеется, умолчав о языках, ложках, трусах и о прозвище Серебряный Язык, которое дали убийце, — на них обрушится шквал телефонных звонков. Одни психопаты станут сознаваться в убийствах, другие неврастеники доносить на всех, кто, невесть по каким причинам, покажется им подозрительным. И попробуй разберись, какое из этих сообщений заслуживает внимания.
Ну хорошо, а если они промолчат, а убийца снова нанесет удар?
Ред представляет себе молодого человека. Он дома, один, может быть, чем-то похож на Джеймса Бакстона. Звонок в дверь. Парень идет, открывает… и на следующий день его находят повешенным, забитым до смерти, обезглавленным или убитым еще каким-нибудь способом. А ведь будучи предупрежден о существовании убийцы, этот молодой человек хорошо бы подумал, прежде чем открывать дверь. А возможно, набрал бы номер службы спасения и таким образом помог бы поймать убийцу. Вправе ли он, Ред, рисковать чьей-то жизнью, если очередное убийство можно предотвратить?
Сплошная неопределенность. Слишком уж все зыбко.
Прошлым вечером, в «Коулхерне», Ред был уверен, что у них есть зацепка, но Дункан заставил его в этом усомниться. Конечно, Дункан не подарок, к тому же брюзга, но он варится в этом котле дольше, чем все они, и, по крайней мере наполовину, именно это побудило Реда взять его в команду. Кроме того, Ред привык иметь дело с акулами, Дункану же довелось изрядно повозиться в том самом планктоне, из которого в основном и состоит дно общества. И уж если он что-то говорит, то не с бухты-барахты, а на основании своего опыта.
Ред на перепутье — он не знает, что предпочесть. Молчать и ждать, когда какая-то версия станет бесспорной? Или выбрать одно направление и разрабатывать его, зная при этом, что каждый шаг, возможно, будет уводить все дальше от цели?
Больше дыр, чем в швейцарском сыре.
Ред поднимает голову. Три пары глаз с выжидающим выражением поворачиваются к нему.
У него есть ответ.
— От публичных заявлений мы воздержимся, — говорит он. — Пока.
36
Когда полчаса спустя Ред возвращается в свою комнату, Роберт Меткаф еще там, но Маргарет нет.
— Где мама? — спрашивает Ред, дыша на покрасневшие от холода руки.
— Ушла в гостиницу. Говорит, ей нужно прилечь.
— Я думаю, всем нам не помешает.
— Пожалуй. — Он делает паузу. — Ред… Ты уж извини нас за резкость. Конечно, нам не следовало так на тебя набрасываться. Просто мы хотели…
— Сорвать на ком-нибудь злость?
На лице отца появляется слабая улыбка.
— Да, что-то в этом роде.
Ред пожимает плечами, но не говорит ничего, что могло бы быть истолковано как прощение.
— Хочешь чашку кофе, папа?
— Нет, спасибо. Вообще-то я собирался уходить. Просто хотел дождаться тебя перед уходом.
— Задержись чуточку, а? Мне нужно с тобой поговорить.