Ну что ж, значит, ты поверил смелому врачу. И хорошо. Теперь будь последовательным. Забудь все анализы и диагнозы! Живи и работай, назло всем чертям! Главное лекарство, самый лучший врач в данном случае это твоя святая воля.
Остановился. Смотрел озадаченно, не зная, как еще поддержать, чем утешить, обольстить.
В последнее время, после того, как мне открылся предел моей жизни, я стал замечать, что здоровые люди, разговаривая с тяжелобольными, доживающими свой век, чувствуют себя неловко.
В ближайшее время туристический теплоход «Россия» отправляется вокруг Европы. Хочешь прокатиться? помолчав, сказал Федор Петрович.
Видел Европу. Хватит!
Ну, а в санаторий поедешь? На Кавказ, в Крым, в Прибалтику или в Карловы Вары?
И в санаторий не хочу. Да ты не беспокойся, я сам справлюсь со своей бедой.
Я уже в достаточной степени освоился с новым своим положением, потому так и говорил. Но мое спокойствие Федор Петрович, судя по выражению его лица, принимает за что-то другое. Кажется, за показную храбрость. Жаль, если так.
Не скромничай, Голота! Скромность паче гордости. Твоя беда наша беда. Оставаться с ней один на один ты не имеешь права.
Имею! Только в моем положении человек и получает право на одиночество.
Он вздохнул, устало откинулся на спинку кресла. Лоб его вспотел. Вот в какой тесный угол, сам того не желая, загнал я первого секретаря! Он не знал, что еще сказать. Протянул сигареты. Я взял одну. Минуту назад я не думал, что так легко откажусь от давно принятого решения не глушить себя табаком. Курю и ничуть не терзаюсь. Да и незачем. Интересно, что еще порушу в своих навыках, какой неожиданный ход сделаю? Нет, ничего унизительного не будет при любом исходе. Не собираюсь быть в тягость родным и себе. До последней минуты останусь человеком. Об этом только и думаю. Но никто в мире не подскажет, как это можно сделать.
Ну, как поступим? вопрошает Федор Петрович. Сегодня примем решение или отложим на более подходящий день?
Мне все равно днем раньше, днем позже. От судьбы не уйдешь.
Ну, это ты брось. Ишь какой! Тебе судьбой было предписано жить в Гнилых Оврагах, тянуть лямку саночника, быть ничем и никем, а ты вон где Депутат Верховного Совета. Член бюро обкома. Академию общественных наук окончил. Вся грудь в орденах. Геройскую звездочку заработал на фронте. Деду твоему Никанору и в самом расчудесном сне не могло привидеться, чего достигнет внук. А ты судьба!
Нельзя ни молчать, ни оправдываться. Лучше всего отшутиться. Говорю:
Вот именно потому, что столько всего нажил на этом свете, нелегко переселяться на тот. Там, говорят бывалые люди, все придется сызнова добывать.
Он закуривает новую сигарету, встает и начинает измерять мой кабинет широченными, энергичными шагами. Молчит, думает. А о чем думать? Все ясно, как божий день: отжил я свой срок. Случалось, затаивая дыхание, до ужаса ясно, во всех подробностях, представлял я себе ритуальное прощание: кто и как, с какими лицами, стоит у моего изголовья и изножья, кто плачет, а кто, переминаясь с ноги на ногу, отбывает повинность. Даже запах увядающих цветов, которыми обложен со всех сторон, чувствовал. Отвратительный, тошнотворный запах.
Федор Петрович бросил в пепельницу недокуренную сигарету, резко остановился, выложил все, что надумал, бегая взад-вперед:
Это, пожалуй, правильно, что ты решил временно отойти от всяких дел. И над своей душой, как ты выразился, подумать Но где же, как не в родном городе, проводить эту деликатнейшую операцию? И с воодушевлением, с тем воодушевлением, какое убеждает больше, чем слова, продолжал: Взберешься на гору, посмотришь сверху на то, что сделано за пятилетки, и твоими руками тоже, повстречаешься с друзьями и не только забудешь про свою хворобу, но и избавишься от нее. Родные гнезда здорово лечат. Вот так, мил человек.
Благородная роль в благородной игре. Утешал, ободрял словами, а в глазах печальное безверие и тоска.
Когда надо выезжать? спросил я.
Никаких «надо» для тебя пока не существует. Когда хочешь, тогда и двигай. И не вздумай в первый же день очертя голову бросаться в работу. Гуляй себе на здоровье и ни о чем, кроме собственной души, не думай.
Ладно, там видно будет. Пожалуй, э т о т вариант самый лучший. Еду! Завтра. Живы те, кто борется.
Обменялись взглядами, в которых сквозило недосказанное, стыдливо, угнетенно помолчали. Наступила тягостная минута, минута расставания.
Ты все сказал? вдруг спросил Федор Петрович. Мне показалось вроде бы ты что-то утаиваешь.
Застигнутый врасплох, я вынужден был сказать:
Не всякую болячку следует показывать даже друзьям. У человека порой бывают такие тайны, которые разглашать и стыдно, и унизительно, и больно, и, наконец, безнравственно.
Вообще-то я согласен с тобой, но в данном случае в такой ситуации
Не надо, Петрович, не допытывайся!
Все! Умолкаю. Значит, завтра решил ехать?
Да. Самолетом.
В таком случае нечего тебе здесь торчать. Отправляйся домой, собирайся в дорогу. Будь здоров. Всего хорошего.
Ему, как я догадывался, хотелось обнять меня. Но он подавил это желание. В такой ситуации самому искреннему человеку не положено быть до конца искренним.