Еще будет у меня такая возможность…
А Егор тем временем подвел меня к письменному столу и облокотил на него так, что я полусидела-полустояла.
— Вот и отличненько… Умница… Тебе же самой понравится… — Он расстегнул «молнию» на моей курточке и начал прямо через футболку жадно мять мне грудь. — Во-о-от… Не носишь лифчика… Молоде-е-ец… Тебе нравится? Да? Скажи…
Интересно, и кем же я должна была быть, чтобы мне это нравилось?
А ментяра уже отлип от груди и торопливо выправил у меня из спортивных штанов футболку. Потом вцепился и в сами штаны, попытался стянуть их вниз, но на поясе они были крепко завязаны на шнурок.
— Тебе нравится?.. А?.. Скажи что-нибудь…
Я хотела сказать, что он похотливая сволочь, но промолчала. И попробовала прикинуть, сумею ли вырубить этого сексуального монстрика, если засажу головой ему в нос. И сконцентрировалась для предстоящего удара. И откинулась немного назад…
Но майор неожиданно оставил в покое мои штаны и, отступив от меня, вцепился в свои форменные ментовские брюки.
— Сейчас… Сейчас…
Трясущимися руками он боролся с непослушным ремнем, потом с пуговицами на ширинке.
— …Сейчас, Мариночка…
И наконец справился. Брюки скользнули вниз. Следом за ними Егор спустил на щиколотки голубые трусы. В мою сторону, как указующий перст, уставилось его мужское достоинство. Темно-бурое, словно у негра, И совершенно ничтожных размеров.
Я еле сдержала ухмылку. В этом плане начальнику Пялицкого ОБЭПа гордиться было, в общем-то, нечем.
А он, словно пингвин с яйцом, быстро проковылял вперед и прижался ко мне. И в момент обмусолил мне шею. Его похотливые ручки проникли мне под футболку и больно вцепились в соски.
— Марина… Мариночка…
Я снова приготовилась двинуть его в лицо головой. И потом добавить ногами…
— …Мариночка… Поласкай меня… Поласкай меня ручкой…
…Но решила все сделать иначе и легко куснула его за ухо. Пару раз громко вздохнула. И простонала:
— Ру-у-уки… Я не могу… У меня ж руки… Милый, сними наручники… Как хорошо!
И подумала: «Если этому педерасту сейчас достанет ума снять с моих рук „браслеты“, тогда все… Я смету его! Я убью его! А потом и его старшего братца».
— …Милый… Милый… Сними…
Но этот ублюдок в последний момент передумал.
— Нет… — проблеял он. — Нет, не так. Не рукой. Поласкай его язычком… Смотри, как он хочет тебя… Смотри… Поласкай…
Он вытащил из-под моей футболки свои ладощки и, вцепившись мне в плечи, надавил на них так, что мне пришлось опуститься на корточки.
— …Маришка… Возьми за щеку… Поласкай его губками…
Зубками… а не губками!
Я поразилась: «Неужели этот несчастный Егор настолько не дружит с башкой, что предлагает мне это!»
— …Поласка-а-ай…
Сейчас поласкаю. И не надо будет бить головой ему в рожу, без особой уверенности, что это приведет к результату…
Егорша Самохин, должно быть, не мылся уже больше недели. Или болел нефритом. В общем, от его гениталий несло мочой так, как несет, наверное, от сортира на пялицком автовокзале. Ко всему прочему, у него был фимоз. Ему надо было делать обрезание.
Сейчас и сделаю!
— Мари-и-ина…
— Сейчас.
Его ущербный бобовый стручок, нетерпеливо подергиваясь, уткнулся в мое лицо. Его руки судорожно вцепились мне в волосы.
— Сейчас.
Я собралась. Выгнала прочь чувство брезгливости…
— Сейчас.
…и обхватила губами маленький темный член. Как у негра.
Егор вздрогнул. Вздохнул.
А я сжала зубы! Сконцентрировав в этом моментальном движении все свои силы, всю свою злость. И, сразу ощутив привкус крови, резко дернула головой в сторону.
Щелкнув, словно резинка, порвалась полосочка кожи, которая еще соединяла осиротевшего малыша с его папочкой. Я сразу выплюнула на пол кусок бесформенной плоти, оставившей у меня во рту привкус мочи и крови, и поспешила подняться на ноги.