Но потому что теперь ему, Генриху, не придется сторониться Ганлингорна из-за присутствия Алфрика. Он по-прежнему сможет навещать Дженову, сажать Рафа на своего боевого коня и радоваться восторгу и улыбкам мальчика, а также давать ему экстравагантные обещания. И жизнь для Генриха практически не изменится.
Он понимал, что Дженове по-прежнему одиноко, и презирал себя за то, что это его вполне устраивало, но ничего не мог с собой поделать.
Болдессар прав. Он гадкий человек. Он лжец и вор; человек, от которого за версту несет духом опасных интриг и тайн. И если это зловоние еще не совсем отравило таких его друзей, как Дженова, то его тайны, стань они ей известны, непременно вызовут у нее отвращение, и она знать его не захочет.
Что знает Болдессар?
Генрих предпочел не задумываться об этом ни вчера, ни сейчас. Будь у Болдессара на руках козыри против Генриха, он не преминул бы ими воспользоваться. Болдессар отличался импульсивностью и был неспособен строить козни и плести интриги. Поэтому Генрих не считал его особенно опасным. В нем было больше трескотни, чем дела.
Угрозы вроде тех, которыми разбрасывался Болдессар, не могли причинить Генриху вреда. Болдессару нужно придумать что-то более действенное, подумал Генрих, поворачиваясь, и налетел на кого-то, кто стоял за его спиной.
– Рейнард!
Нетерпеливо оттолкнув слугу, он зашагал через зал. Рейнард последовал за ним.
– Простите, милорд, – извинился Рейнард без тени сожаления в голосе. – Я беспокоился о леди Дженове. В лорда Болдессара будто вселился злой демон.
– Да. – Генрих приостановился, сосредоточив на Рейнарде мрачный взгляд. – Ты полагаешь, его ярость утихнет?
– Думаю, он воспользуется случаем и подольет масла в огонь, чтобы раздуть пламя пожара.
– Весьма лирично, Рейнард, – усмехнулся Генрих. – Надеюсь, ты не думаешь, что Болдессар будет сидеть, ломая из-за случившегося руки?
– Нет, не думаю.
– Значит, ты не считаешь, что следует немедленно ехать в Лондон? – продолжал он. – Я было подумал, не пора ли нам вернуться ко двору. Ведь еще предстоит разобраться с графами и их заговором…
Рейнард встретился с ним глазами, и Генрих увидел, что тот все понимает. Рейнард всегда распознавал ложь и знал, чего от него ждут в ответ.
– Леон послал бы за вами, верно? Думаю, мы можем пробыть в Ганлингорне столько, сколько потребуется.
Этот ответ и хотел услышать Генрих. Очень хорошо. Тогда почему неприятное ощущение в животе усиливалось, а мышцы еще больше напряглись? Генрих сознавал, что для него было бы лучше уехать сейчас, вернуться к жизни, в которой он разбирался и добился успеха, к которой стремился, когда был еще тринадцатилетним ребенком. Когда, подобно фениксу, восстал из пепла.
Неужели он в самом деле хочет снова сгореть? И потерять все, что приобрел, ринувшись в пламя?
– Ты прав, Рейнард, – сказал он со вздохом. – Мы должны остаться в Ганлингорне. Так долго, как это потребуется.
– Лорд Генрих? – В его ладонь скользнула маленькая теплая ручка Рафа. Генрих опустил взгляд и улыбнулся. – Мы можем сейчас покататься на Агнце?
– Прошу прощения, Раф. Конечно же, идем, не будем больше держать Агнца в стойле.
По пути Раф вдруг спросил:
– Я слышал, вы сказали этому большому человеку, что останетесь здесь так долго, как это будет нужно. Значит ли это, что навсегда?
В зеленых, как у Дженовы, глазах была надежда, и Генрих пожалел, что не промолчал.
– Нет, Раф, это значит столько, сколько я буду здесь нужен.
Раф как-то неуверенно кивнул.
– Это обещание? Мама всегда говорит, что обещания нельзя нарушать. Что обещаниями нельзя разбрасываться, потому что они связывают тебя на веки вечные.
– Твоя мама права, Раф. Обещание – это обязательство навсегда.