И что?
«И что», передразнил старик, и в голосе его прорезались сварливые нотки. Если с одного облака разряд вызывать, то в первый раз сильно ударит, во второй уже слабо, а потом и вовсе ерунда получится.
Учитель, почему так?
Как?
Оболиус зажмурился, пытаясь сформулировать мысль и найти нужные слова. Наконец выпалил:
Запутанно! Все плетения, которые я видел раньше, были четкие. Посмотришь и результат понимаешь. А тут может сработать, а может не сработать. И если да, то как сильно неизвестно.
А тебе, стало быть, порядка хочется?
Рыжик молча кивнул.
Так знай: бывает молния «с порядком». Это та, которая на мане. Вот там все рассчитать можно, только маны нужно столько, что дешевле на стрелы золотые наконечники делать. И хитрости всякие знать надо, а то самому же от той молнии достанется. Рановато тебе такое плетение изучать. И так чуть не сгорели. В академии ты бы сначала выучился, и только потом тебе, может быть, разрешили бы с фрагментами плетений баловаться. А тут ни мастерской, ни пригляда за тобой Ты это, не экспериментируй сам, а то и себя погубишь, и меня заодно
А тебе, стало быть, порядка хочется?
Рыжик молча кивнул.
Так знай: бывает молния «с порядком». Это та, которая на мане. Вот там все рассчитать можно, только маны нужно столько, что дешевле на стрелы золотые наконечники делать. И хитрости всякие знать надо, а то самому же от той молнии достанется. Рановато тебе такое плетение изучать. И так чуть не сгорели. В академии ты бы сначала выучился, и только потом тебе, может быть, разрешили бы с фрагментами плетений баловаться. А тут ни мастерской, ни пригляда за тобой Ты это, не экспериментируй сам, а то и себя погубишь, и меня заодно
Глава 2
Корнелия. Тяготы пути
Оробос
Молодая девушка с подозрением покосилась на свое отражение. Потом повернулась к нему спиной и попыталась заглянуть себе через плечо. Нахмурилась увиденное в мутноватом гостиничном зеркале изображение ей чем-то не понравилось. Тряхнув пшеничного цвета гривой, увенчанной золотым обручем, она вышла из номера и спустилась по узкой деревянной лестнице на первый этаж, где в общем обеденном зале сейчас же приметила своего спутника тощего мужчину, излучающего печаль и усталость. Без политесов усевшись к нему за сервированный на двоих столик, она с ненавистью оглядела предлагаемые яства.
Перехватив ее взгляд, мужчина истолковал его по-своему:
Зря ты так, рыба очень недурна.
Я толстая! выплюнула девушка сквозь зубы и подальше отодвинула от себя столовые приборы.
Мужчина, не меняя выражения лица и продолжая меланхолично орудовать вилкой, оценивающе покосился на стройный девичий стан и подтвердил:
Ты совершенно права, дорогая!
Красавица фыркнула:
Тристис, ну сколько можно издеваться? Это невыносимо! И я на самом деле поправилась я же вижу!
Тристис Имаген, в прошлом весьма перспективный, а ныне опальный сыщик с громкой, но совершенно пустой должностью уполномоченного императора по особым расследованиям, склонил в легком поклоне голову, пряча улыбку.
Так сложилось, что оба, являясь гражданами Кордоса, по службе были отправлены в страну чародеев, причем каждый имел свои задачи. Они впервые встретились у самой границы около двух месяцев назад и с тех пор день за днем проводили в карете, колесившей по дорогам Широтона от города к городу.
Это была официальная маленькая делегация, так что не требовалось ни скрываться от оробосских властей, ни играть чужие роли. Можно было просто ехать и ехать к своей цели и почти ни о чем не думать. И это безумно скучно. Причем Тристис вполне примирился со своей участью, сутки напролет покачиваясь в такт неровностям дороги и без тени эмоций выглядывая в окошко. Пожалуй, только аура печали становилась вокруг него все гуще и гуще.
Корнелия же в силу более горячего нрава или меньшего опыта переносила это испытание тяжелее. И что плохого в том, что она решила чуть-чуть скрасить путь, влюбив в себя этого хмурого мужчину, который годился ей в отцы? Причем ключевым словом было именно «влюбить», а не «соблазнить». Небольшая эмоциональная встряска пошла бы ему только на пользу! Потому что дураку понятно: в его душе до сих пор болит какая-то старая рана, а исцеление здесь только одно идти не оглядываясь дальше.
Увы, все сложилось совсем иначе. Имаген с удовольствием поддерживал беседу, отвернувшись от окна, отвечал на вопросы, улыбался. Поначалу. А в конце как-то так вышло, что он стал ехидно называть Корнелию то любимой, но ненаглядной, то еще как-нибудь в этом роде, однако смотрел при этом совсем не влюбленными глазами, нет! Его глаза смеялись, он подтрунивал над незадачливой девушкой. И это при том, что она была очень красива, явно нравилась ему и прекрасно умела пользоваться женскими чарами. Вот только почему-то не срабатывало: писать ей стихи Имаген до сих пор не начал.
Сперва это задевало, и Корнелия пробовала все новые и новые способы, но сейчас хотелось уже просто прекратить это издевательство. Удивительное дело в отношении него не было ни злости, ни антипатии за этот явный щелчок по носу, не хотелось доказать, что она все-таки может и умеет. Нет, он молодец, у такого не грех поучиться и изучить этот типаж мужчины. Вот бы только все правильно заметить, проанализировать и понять. Увы, не получалось, а сам Имаген подсказывать и прекращать игру не спешил.