«Да как же ты вообще в этом жестоком мире появилась такая?!»
Он ведь это искренне сказал, и так же искренне пошел умирать ради меня. Мой охранябушка. Мой гордый, сильный, хозяйственный и такой невероятно ставший близким охранябушка Я на него смотрела, и я его хоронила
В своем сердце хоронила.
Тяжело было, больно так, словно могилу голыми руками копала, да все же выкопала. Потому что нет больше охранябушки, нет и никогда не было. Была одна глупая ведьма Веся, и один почти сломленный архимаг Агнехран, который просто оказался слишком гордым, чтобы быть этой глупой ведьме хоть чем-то обязанным. И который, видимо, не верил, что я смогу снять с него печать.
А я сниму.
Ради Гиблого яра, и в память о моем охранябушке, которого похороню здесь и сейчас.
Прости, помертвевшие бледные губы шевелились с трудом, в мой лес ты не вернешься.
Усмехнулся, так что ясно стало сразу другого и не ждал. Иного, такому как он, ждать и не следовало.
А я
Об одном прошу, прошептала, глядя в его синие глаза, волков моих сбереги пожалуйста.
И ударив клюкой о землю, произнесла всего одно слово:
Чаща!
Заповедная чаща Гиблого яра явилась мгновенно, будто ждала-верила, что позовут ее вот прямо сейчас, и слушалась меня, словно продолжением моим стала, словно моя собственная, словно все мысли и замысли мои не просто читала отчетливо видела. И взорвался контур охранительного круга, вспороли его кусты терновые, снесли кровь пролитую, лишая место маговской магии. Взметнулись лианы, связывая-сковывая архимага, а он и не сопротивлялся даже, видимо решил, что смерть его пришла.
А я не смерть, охранябушка, я не смерть я хуже.
И упал на землю мой плащ, а тебя уложили на него, и не животом вниз спиной. От того ты лежал и видел, как подхожу медленно, словно не живая я и не чувствовала себя живой. Как опускаюсь на колени перед тобой, сжимая побелевшими пальцами верную клюку. Как простираю ладонь над грудью твоей, едва вздымающейся ты смерти хотел, охранябушка я не смерть.
И ты это понял.
Ты понял принимать не хотел.
Ведьма, вырвать сердце из груди, конечно, оригинальный метод убийства, но у тебя силенок не хватит, произнес, за насмешкой скрывая истинные чувства. Веся, возьми кинжал.
Я улыбнулась хорошая шутка, жаль я теперь знаю, кто ее произнес, и от этого не смешно, от этого горько.
Ладонь ложится на теплую кожу, я закрываю глаза
Ладонь ложится на теплую кожу, я закрываю глаза
Веся!
Поздно, охранябушка, да и выбора у меня нет. Ты не оставил его ни мне, ни себе. Может и правда стоило тебе сразу имя свое сказать, может тогда все иначе сложилось бы Хотя, я бы не убила, нет, я себя знаю, убивать бы не стала. И печать сняла бы вот только цена была бы меньше, а так
Веся, нет!!!
Поздно.
И я начинаю шептать тихое:
«Войди в мой сон,
Войди в мой день,
Войди в сердце мое,
Ты услышишь, как бьется оно».
Хриплый стон, протестующий рык мага, но меня уже не остановить.
«Я потеряюсь в тебе,
Растворюсь в твоей беде,
Стану как ты обожженной в войне,
Захлебнусь кровью твоей раны!»
И последние слова вырываются с хрипом, с губ капает кровь моя кровь, а спину прожигает боль, каленным железом адовой магической печати. И от боли темнеет в зажмуренных глазах, заклинание прерывается надсадным кровавым кашлем, но такова сила ведьм, мы способны забрать чужую боль, втянуть в себя чужое проклятие, мы способны на многое весь вопрос в цене. А цена нашей силы наша жизнь.
И меня сотрясает от боли, по спине под платьем льется кровь, и мне хочется кричать, но когда охранябушке наносили печать, он не кричал теперь, забирая его увечье себе, я не кричала тоже. Лишь простонала последние слова заклинания:
«Войди в мой день, войди в мой дом,
Ты не останешься надолго в нем!»
И я распахнула ресницы. По щекам текли слезы, тело ломало жестокой болью, спину жгла чужая печать, а все, что я могла сказать этому высвободившемуся из оков и подхватившему меня магу:
Ты не оставил мне выбора.
И тьма бережно подхватила меня, унося далеко, на тропинки этого Заповедного леса, забирая боль, от которой было не вздохнуть, лишая переживаний которые не имели смысла.
Вот и все, нет больше охранябушки, один архимаг Агнехран остался.
Работы в Гиблом яру было много, слишком много для одной меня, да даже и если лешего на подмогу позвать. Этот Заповедный лес был огромен! Втрое больше моего, а мой-то за последние годы вырос как, за десять суток на коне не объехать. Да делать нечего, оно как глаза боятся, а руки делают. Мы с чащей начали с малого с севера, где нежити было мало, а гниль еще не распространилась, погребая под тленом все живое. И до самой зореньки гнала терновая лоза всех с места, куда по утру, хочешь не хочешь, а лешего пришлю сама-то едва ли куда дойти смогу в ближайшее то время.
А с первыми петухами, как и договаривались, леший выдернул меня в сосновый бор.
Долго рвал мое платье хорошо сшила, крепко, на славу, даже лешинька с трудом справился. Потом, правда, не рад был платье-то кровь не пропускало, а как исподнюю сорочку увидал, так всем досталось, и мне, и магу, и голове моей беспутной, которая ногам покою не дает, а пуще всего самому себе, что отпустил, что не уберег.