«Так ты же первой оттолкнула его», напомнила совесть.
Ни ту, ни другую я слушать не собиралась. Обмерла, словно очутилась в Антарктиде. Несмотря на жару, почувствовала, как кровь заледенела в жилах. Дыхание замерло, и, кажется, остановилось сердце.
Не думай, что мне не понравилось, вновь подал голос Хан. Напротив, понравилось настолько, что я боюсь повторения. После этого уже не смогу тебя отпустить. Но на Земле тебе будет лучше. Из-за меня и так пострадали многие, не хочу включать тебя в этот скорбный список.
И как всегда, моим мнением не интересуешься, перебила я. Понимаю, мы из разных рас И ты все еще не простил мне то, что я человек.
Хан подбежал ко мне, подхватил подмышки и рывком вытащил из воды. Поставил перед собой и обжег горячим взором.
И думать так не смей! предупредил с яростью. Твоя раса не имеет для меня значения. Я готов простить тебе все, что угодно. Можешь взять нож и перерезать мне глотку, только не осуждай. Дело не в том, что ты землянка. А в том, что я не Антерианец.
Сказав это, он отпустил меня. И выбежал прочь, оставив в одиночестве. Гулкое эхо его шагов раздалось в коридоре, постепенно удаляясь.
А я стояла и смотрела ему вслед, не имея сил шевельнуться. Вода тонкими струйками стекала к ногам, образуя вокруг них лужу. Щеки тоже стали мокрыми: не то от слез ярости, не то от влаги. В этот миг словно оборвалась тонкая нить, связавшая меня с таким необычным и восхитительным мужчиной. Чувство вины и гипертрофированная ответственность Хана за мое будущее свела на нет последнюю отчаянную попытку соединиться.
Лишь спустя какое-то время я осознала, что стою обнаженная посреди незапертой комнаты. Пришлось наскоро одеваться. Но упрямый костюм для выступлений не желал натягиваться на влажную кожу.
Пришлось немало повозиться, справляясь с непослушной тканью. Едва ли не акробатический трюк изогнуться так, чтобы защелкнуть все застежки и расправить все складки. Во время его выполнения мой взгляд привлекло небольшое окошко, выходящее в коридор. Только сейчас я его приметила. Небольшое, округлое, помутневшее. Мне почему-то показалось, что сквозь него кто-то смотрит.
Неужели кто-то из команды наблюдал за нашей с Ханом близостью? Стыд горячей волной прокатил по телу. Но неловкость быстро сменилась раздражением. Я метнулась в коридор и поспешила к тому отсеку, куда выходило окно.
Бежала так, как никогда в жизни. Словно ядовитая стрела, выпущенная из лука.
Но не успела, любитель подсматривать успел скрыться в другом отсеке и закрыть за собой переборку.
У меня не было доступа к сердцу корабля, где находились двигатели и панели управления системами жизнеобеспечения. И все же подозрительный скрип не послышался. Такой издавал только протез Анкора. И только он мог пойти на такую подлость, как подсматривать за другими членами экипажа.
Пнув закрытую перегородку, я яростно выругалась. Но предпринимать что-то было поздно и бессмысленно. Потому пришлось собрать волю в кулак, задрать голову и решительной походкой покинуть место позора. Не моего, а Анкора, нагло вторгшегося в чужую жизнь. Пусть бесится и завидует. Друг, каким бы близким он не был, не сможет заменить Хану женскую любовь и тепло.
Выступление перед криптонцами прошло успешно. Мы получили хорошую плату и позволили себе еще один торжественный ужин. Но разговор за столом не клеился. Кажется, разлад между мной и Ханом сказался и на остальных членах команды. Молчал он и молчала я. Отводила взгляд, когда поворачивал голову в мою сторону. Не хотела, чтобы заметил боль и тоску в моих глазах.
Дождавшись, пока все поедят, я собрала тарелки и понесла их в мойку. Хан хотел было последовать за мной, но Анкор увлек его в капитанскую рубку, сказав, будто там что-то сломалось. Ему не верила. Наверняка этот уродец использовал ответственность капитана как предлог, чтобы отгородить от меня Хана. Не дать поговорить и примириться.
Давай, я помогу, вызвался Ирон. Оборудование убрано, костюмы чинить не надо. Так что командуй, Пантера.
Добрый и простодушный циклоп действовал на меня как таблетка успокоительного. Если рядом с Ханом я становилась необузданной и дикой, то рядом с Ироном могла позволить себе быть рассудительной и мирной.
Мы вместе вымыли посуду и убрались в столовой. Заварили бодрящий напиток, хоть оба и не очень его любили. Но в тот момент дополнительная энергия была нужна как никогда.
Не люблю эту дрянь, признался Ирон, сделав первый глоток. С тех самых пор, как покинул Твирен.
От неожиданного признания я едва не поперхнулась. Что-то я слышала об этом месте. Если память меня не подводит, на Твирене находилась тюрьма строгого режима. Место, куда отправляли инопланетян на каторжные работы за серьезные преступления.
От неожиданного признания я едва не поперхнулась. Что-то я слышала об этом месте. Если память меня не подводит, на Твирене находилась тюрьма строгого режима. Место, куда отправляли инопланетян на каторжные работы за серьезные преступления.
Не смотри на меня так, деточка, попросил Ирон. Я никого не убивал и не насиловал. На Твирене у меня была должность штатного хирурга. Штопал дырки на телах всякого отребья и запивал скуку горячительным, мешая варенуху с бодрящим напитком чтоб не так противно было.