А ещё в École normalе был Николай Авдеевич Оцуп, товарищ Гумилёва, поэт, который среди прочего написал роман в стихах, à la Евгений Онегин, только придумал другую строфику и включил фрагменты на разных языках итальянском, английском, немецком; получилась, так сказать, прециозная мозаика космополитизма. Но хорошего, культурного космополитизма, в рамках которого он довольно остро и удачно выражает боль жизни в эмиграции. Семья Оцупа была выдающаяся: его братья тоже были литераторами, дяди фотографами, один из них, насколько я знаю, стал официальным фотографом царской семьи. А Николай Авдеевич подрабатывал репетиторством, и я стал заниматься с ним.
Оцуп был человек с неким как сказать? пафосом. При этом, подобно Георгию Георгиевичу Никитину, совершенно никакой педагог. Мы с будущим славистом Жераром Абенсуром приходили к нему, читали вслух Пушкина, Гончарова, после чего он восклицал:
Месье, перед русской литературой на колени!
И мы символически вставали на колени перед Пушкиным и вообще перед русской литературой.
Потом наши отношения осложнились: однажды Оцуп попросил меня перевести некий текст с русского на французский. Текст был без подписи. И я, увы, не сообразил, что это его собственный рассказ. И, прочитав, вернул со словами: Я не могу это переводить. Это дешёвый фельетон.
Потом наши отношения осложнились: однажды Оцуп попросил меня перевести некий текст с русского на французский. Текст был без подписи. И я, увы, не сообразил, что это его собственный рассказ. И, прочитав, вернул со словами: Я не могу это переводить. Это дешёвый фельетон.
К счастью, не все, с кем я познакомился на именинах Паскаля, были столь же обидчивы.
Глава 2
Христианский большевик
Ветераны русской революции в École normalе supériorе. Можно ли нанимать сторожей. Товарищ Паскаль, мы знаем, что вы каждый день бываете на мессе. Аввакум
Близко знавшие Паскаля звали его Петром Карловичем, как меня теперь зовут Георгием Ивановичем. Я очень медленно, почти осторожно стал с ним сближаться. Нас было всего четверо-пятеро его учеников, которых он принял в друзья, но перед которыми не сразу открылся; он напоминал улыбающегося cфинкса, было в нём нечто загадочное и до поры до времени недоступное. Тогда была ещё жива его жена, Женни, Евгения Русакова-Иоселевич, очень вспыльчивая и очень восторженная, она-то и начала постепенно проговариваться насчёт его и собственного прошлого. Семейство Русаковых-Иоселевич было выдающимся; отец сочувствовал анархистам, враждовал с царским режимом, потом, опасаясь еврейских погромов, уехал в Марсель, а когда прозвенела труба революции, вместе с дочерьми вернулся в новую Россию. Одна сестра, Эстер, вышла замуж за Хармса. Другая, Люба, за известного революционера и деятеля Коминтерна Виктора Кибальчича, более известного под партийной кличкой Виктор Серж. Третья, Анита, работала секретарём Кибальчича, за что 20 лет провела в заключении. Женни, став женой Паскаля, вместе с ним уехала в Париж. Брат сестёр Иоселевич, Леопольд, взял творческий псевдоним Поль Марсель и стал известным советским композитором автором шлягеров Девушка из Нагасаки и Дружба. Эти песни передавали по всесоюзному радио, обыватели подпевали: Веселья час и час разлуки хочу делить с тобой всегда, а композитор Марсель и исполнитель Вадим Козин были в это время заключёнными, один в Ветлаге, другой в Магадане. В лагерях погибли мать Женни, сестра Эстер
Мало-помалу Паскаль и сам начал кое-что рассказывать, мы узнали, как он стал большевиком, основал ту самую Французскую коммунистическую московскую группу, в которой состояли и Жак Садуль, и Жанна Лябурб, и главный борец с оппортунизмом Гильбо. Люди были амбициозные, они конфликтовали, спорили; Виктор Серж называл эту группу гнёздышко гадюк. В конце концов она распалась, Лябурб отправили на Украину и она погибла в Одессе, в плену у белых, была казнена, причём французами Николая Лазаревича арестовали, Садуля исключили из группы, тот обвинил Гильбо и Паскаля в клевете Эти рассказы меня потрясли. Но не меньше потрясла история добровольной русификации типичного француза, добропорядочного католика. Революционная биография мне, в отличие от Пьера, не светила, а вот высокая болезнь русификации случилась, и я невольно сравнивал свою судьбу с его судьбою.
Первый раз он встретился с русским языком в ту короткую эпоху франко-российского союза, когда все были влюблены в Россию, даже назвали знаменитый мост в Париже именем Александра III и заложили его в присутствии сына, Николая II. При нескольких лицеях появились курсы русского языка. Пьер Паскаль попросил отца записать его на эти курсы. Ну, что тут сказать. На занятиях он был один. Не нашлось других желающих. Исчезли все эти курсы через год. Кстати, нечто подобное происходит и сейчас, это вечная история. На волне энтузиазма открываем, на спаде интереса закрываем, потом опять добро пожаловать.
Тогда Пьер упросил отца оплатить ему частные уроки. Отец любил его и согласился, хотя решительно не понимал зачем. А в 1911 году Пётр Карлович отправился в Одессу пароходом путешествовать, общаться, совершенствовать язык и писать свою первую работу о Жозефе де Местре, французском католическом философе и дипломате, тесно связанном с Россией Александра I. Он мечтал поездить по настоящей России, посетить Киев, Полтаву, Нежин, где Гоголь учился в гимназии. Но кто-то ему в дороге рассказал, что недалеко, в Черниговской губернии, есть село Воздвиженское. А в этом селе действует община рабочих и крестьян Воздвиженское трудовое братство, некогда созданное родовитым помещиком Николаем Неплюевым.