Я и сейчас прекрасно помню тот момент, когда он вошел в «Беркшир гэллери». Приблизившись к приемной стойке, назвал свое имя, сказал, что у него назначена встреча с мистером Беркширом. Мы обменялись взглядами, но в этом не было ничего необычного, если не принимать во внимание, как он на меня смотрел. Завораживающе. Помню, у меня перехватило дыхание; я физически не могла оторвать взгляд от этих пронзительных глаз, ярких, как зеленая бирюза, и мягких, как морская гладь. И от его волос цвета светлого песка, от падающих на лоб завитков.
Он сам мог считаться произведением искусства, более изумительным, чем любой экспонат, украшающий девственно-белые стены нашей галереи. Через несколько секунд я сумела убедить себя, что он, скорее всего, смотрит так на всех женщин. Такие мужчины потрясающе, до неприличия красивые, от которых захватывает дух, распространены так же широко, как населяющие подземку гигантские крысы или длинноногие красавицы из Восточной Европы, приезжающие в город с надеждой получить контракт с «Вильгельминой» или Ай-Эм-Джи. Они часть местного ландшафта, здешней культуры. Их нетрудно обнаружить, если только задаться целью и поискать, но, видит бог, у меня такой цели не было.
Через секунду появился мистер Беркшир, наше мгновение закончилось, и как только они ушли наверх, Марин сказала мне, что Брант Гидеон станет следующей горячей штучкой, а уж она-то знала. В художественном мире искусства Нью-Йорка она держала ухо востро, а я была всего лишь наивной двадцатидвухлетней девицей, новоиспеченным специалистом по истории искусства. Еще чернила в дипломе не высохли.
Выйдя после встречи, Брант, не теряя времени, попросил у меня номер телефона и свидание в пятницу вечером в каком-нибудь уютном, неприметном заведении в Ист-Виллидж. Все, что я помню, желание сказать «нет» и показаться отрешенной и незаинтересованной, но сердце у меня колотилось так, что я ничего не соображала, и Марин ответила за меня.
Именно в этом баре в Ист-Виллидж он ровно через год сделал мне предложение. Еще через год женился на мне в поместье моих родителей в Нантакете, поклявшись в вечной любви перед лицом 624 гостей. Весь вечер он не выпускал меня из виду ни на секунду. А когда вечер закончился, снял туфли со шпильками с моих усталых ног и на руках отнес к ожидающему автомобилю, умчавшему нас в номер отеля на побережье. Там мы наскребли сил заняться любовью, и не единожды, а дважды, и наутро повторили перед тем, как улететь в Европу, на медовый месяц.
Тогда мы были счастливы. Я никогда не поверю, что это не так.
Рассматривая снимки, подолгу задерживаюсь над каждым, пока меня не настигает приступ ностальгии с ее светлой грустью и неизбежной тоской, и все-таки листаю дальше. У нас улыбки до ушей, искрящиеся глаза полны жизни. Вот мы решили вздремнуть под Эйфелевой башней в Париже. Ночуем в ирландском замке. Прыгаем по скалам в Финляндии. Наш медовый месяц во всем его волшебном великолепии здесь, полностью задокументированный. В самом конце альбома нахожу клятвы, которые мы написали друг другу.
Достаю из конверта клятву Бранта и перечитываю. У него аккуратный, убористый почерк с завитушками, и листок фамильной льняной бумаги размером пять на восемь дюймов исписан полностью.
Николетта,
Я никогда не верил в любовь с первого взгляда и никогда не думал, что создан для брака но потом встретил тебя, и все, что, как мне казалось, я знаю о себе, переменилось. Вот так. Позволь мне, во-первых, прямо и откровенно признаться, что поначалу мое внимание привлекла твоя красота. Но к концу нашего первого свидания я понял, что кроме сапфировых звездных глаз и заразительного смеха ты обладаешь умом и грацией.
Я не могу насытиться тобою. Не знаю, хватит ли нам этого «навсегда», но есть только один способ проверить
Твое кольцо я носил в кармане несколько месяцев, прежде чем набрался храбрости сделать тебе предложение. Хотя я был уверен, что ты скажешь «да», потому что к тому времени мы оказались в плену прекрасного и правильного чувства но какая-то часть меня боялась услышать «нет», боялась, что тогда придется прожить жизнь без тебя, а мне это казалось смертным приговором.
Но как-то вечером мы проходили мимо витрины «Картье», и ты остановилась возле колец всего на секунду, думая, что я не вижу, и я все понял.
Я понял, что ты скажешь «да».
И в следующем месяце я сделал предложение. И ты сказала «да». И вот мы здесь.
Поскольку, Ник, ты воплотила мою мечту в жизнь, меньшее, что я тебе могу обещать, сделать для тебя то же самое.
С этого дня я твой. Тебе моя любовь. Поддержка. Моя честность. Доверие. Все, что потребуется, и даже больше тебе. Тебе только стоит сказать, и оно твое.
Твое счастье это мое счастье, отныне и навсегда.
В этом я клянусь тебе, любимая.
Вкладываю клятвы в задний карманчик альбома и захлопываю его. Отпив глоток вина, смотрю на потрескивающий камин, думаю Когда-то он называл меня «любимая». Спрашиваю себя, когда перестал?
И не могу вспомнить.
Что еще я забыла?
Глава 21
Рен
Мы идем, петляя меж высоких сосен. От ходьбы горят ступни, щиколотки слабеют вот-вот подвернутся. Спотыкаемся о сломанные ветви, сбиваем до крови колени, но останавливаемся, только чтобы перевести дух. Призрачный свет луны, сочащийся сквозь макушки деревьев, едва освещает наш путь. Насколько я понимаю, мы ходили кругами, но несколько часов назад я провела воображаемую линию между нами и луной и теперь держусь этого направления.