Да. Больше всего на свете.
Не важно, о чем еще мы говорили в тот вечер. Было еще не очень поздно, и мы поужинали в небольшом ресторанчике. Я молчал и почти не пил. По-моему, мы оба испытали невероятное потрясение. Перед моими глазами постепенно возникали очертания нового мира сначала расплывчато, а потом все четче и четче. Всю его полноту я осознал не сразу, но с некоторым замешательством сообразил, что у меня предостаточно времени вся оставшаяся жизнь для того, чтобы с полным правом наслаждаться его великолепием. Я не мог отвести взгляда от ослепительной красавицы напротив, лучившейся радостным удовольствием. Мне не верилось в это необыкновенное чудо. Я то и дело касался ее пальцев, ее запястья, ее руки, раскрывал рот и снова закрывал, потому что не находил слов, чтобы выразить свои чувства.
Знаешь, мне самому не верится. Давай-ка я повторю: ты хочешь за меня замуж?
Она выпрямилась и, влажно блестя глазами, произнесла медленно и четко, будто приносила клятву:
Да. Больше всего на свете.
Не важно, о чем еще мы говорили в тот вечер. Было еще не очень поздно, и мы поужинали в небольшом ресторанчике. Я молчал и почти не пил. По-моему, мы оба испытали невероятное потрясение. Перед моими глазами постепенно возникали очертания нового мира сначала расплывчато, а потом все четче и четче. Всю его полноту я осознал не сразу, но с некоторым замешательством сообразил, что у меня предостаточно времени вся оставшаяся жизнь для того, чтобы с полным правом наслаждаться его великолепием. Я не мог отвести взгляда от ослепительной красавицы напротив, лучившейся радостным удовольствием. Мне не верилось в это необыкновенное чудо. Я то и дело касался ее пальцев, ее запястья, ее руки, раскрывал рот и снова закрывал, потому что не находил слов, чтобы выразить свои чувства.
А Карин безостановочно говорила, вроде бы ни о чем, совсем как тогда, после концерта, но не оживленно, а с каким-то благоговейным изумлением, будто мы с ней сидели на краю высокого утеса и смотрели, как в море погружается огромный алый шар солнца. А потом, нарушив кратковременное молчание, она взяла меня за руку и сказала:
Ах, я знаю, я ужасная болтушка, милый Алан. Наверное, это от волнения. Завтра мы с тобой поговорим о как правильно выразиться? О практической стороне дел, да? Но не сегодня. Сегодня произошло слишком много важного.
После ужина случилось странное и жутковатое происшествие. Мы вышли из ресторана и заметили, что чуть дальше по улице, ярдах в тридцати от нас, собралась толпа человек десять или двенадцать. Все глазели на обочину, где билась крупная чайка, очевидно задетая автомобилем. Несчастная птица истекала кровью, волочила по земле крыло, поджимала сломанную ногу и, судорожно трепыхаясь, вонзала в землю клюв. Неудивительно, что желающих броситься ей на помощь не нашлось. Мне тоже стало не по себе, потому что громадный острый клюв напоминал ледоруб. Вокруг негромко звучало: «Vi må slå den stakkels fugl ihjel» и «Vi kan ikke lade den lide mere»[57], но было ясно, что никому не хотелось этим заняться.
Карин решительно вручила мне свою сумочку и, негромко бормоча: «Undskyld, må jeg»[58] протолкнулась между зеваками, наклонилась, обеими руками подняла чайку и без колебаний свернула ей голову. Потом Карин бережно опустила тушку в канаву, подошла ко мне, забрала сумочку, взяла меня под локоть и проследовала дальше с таким видом, будто ничего особенного не произошло.
Карин, ты изумительная женщина! Я тобой восхищаюсь. Я никогда не решился бы на такое.
Иногда приходится совершать решительные поступки. Ведь не имеет смысла лгать или притворяться, верно?
Да, конечно. Но тебе не было страшно или противно?
Мне ничего не противно. Абсолютно ничего. Когда я работала в миссии Красного Креста, то я тебе не рассказывала? Ну, сейчас это не важно. Послушай, завтра утром я приду к тебе в гостиницу. А на службу не пойду. О, а вот и всегдобус Ах, Алан, теперь он невсегдобус!
11
Расставшись с Карин, я вернулся в Эрстедспаркен и в сумерках сидел у озера, разглядывая уток, людей на лужайках и осыпавшиеся с вишен лепестки. Меня покинуло и возбуждение, и вызванное им ощущение нереальности. Сейчас я чувствовал только твердую уверенность и спокойное удовлетворение. Мне, как недавно Карин в концертном зале, не хотелось никуда идти. Мне всего хватало, всего было в полном достатке.
К этим чувствам примыкало стойкое ощущение правильно сделанного выбора. Помнится, я повторял про себя: «В законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь! И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое»
Во мне долго существовал какой-то изъян, о котором знал и я, и, как мне представлялось, Господь Бог, ожидавший, чтобы я сам сделал шаг к Нему и тем самым обрел всю полноту, присущую Его творениям. Подобные чувства выражают самыми разными способами, потому что их невозможно выразить иначе как образами и метафорами. Однако же я понимал, что в той или иной форме в такие моменты эти чувства возникают в сердцах бесчисленного множества людей, и это радовало. Оказывается, во мне нет ничего странного. Наоборот, я такой же, как и все. Я одновременно возносил хвалу и внимал благой вести, хотя и то и другое было без слов.